На высокогорное плато Асы мы выдвинулись, преследуя две цели: завоевать османскую империю и лицезреть древние гладиаторские бои.
Шутка, конечно. Что касается первого пункта. Просто поехали на рыбалку на османа. А место выбрали по рекомендации знатоков.
…Бывает так: ты все еще поднимаешься в горы, но кинешь взгляд с обрыва, а горный поток в ревущей пропасти несется, оказывается, твоим же курсом. Что за невидаль, как вода может бежать вверх?! А это значит, что уже скоро, вон за той высотой – иные склоны, и ретивые струи, чующие их, прорезали туда сквозной каньон.
Чтобы увидеть эти другие реки, нам на путешествие из Алматы понадобилось пять часов. Но вот позади Кульджинская трасса, Тургенское ущелье и последнее на пути селение – Батан. Мы – на водоразделе тянь-шаньских хребтов: с запада – лесистые склоны Заилийского Алатау, с востока – хребет Караш и горы Бокайдынтау. А между ними – гигантская ровная лужайка с десяток километров в ширину, в длину же – намного больше. На высоте двух с половиной тысяч метров над уровнем немыслимого здесь мирового океана.
Это плато Асы, крупнейшее в стране высокогорное летнее пастбище. Казахское джайляу номер 1. Оно не является заповедником и формально не относится даже к Иле-Алатаускому национальному парку. Официально Асы принадлежит Чиликскому и Тургенскому (Маловодненскому филиалу) лесничествам и относится к Алматинскому заказнику; фактически же – человек ведет тут хозяйственную деятельность с незапамятных времен. И, однако, местная экосистема сохранилась как редко где еще.
В основном потому, что здешняя культура Homo sapiens, начиная с саков, не была земледельческой. Кочевники – «зеленые» древнего мира. Переезжая с места на место, не забирая у тамошних флоры и фауны территорию, а лишь на время ее арендуя, они, похоже, научились жить в симбиозе с природой.
Джайляу – единственная на свете земля, на которой человек ведет себя как гость. Каковым, в сущности, и является.
Пейзаж в стиле сур
С нами проводник – лесник Мухтар. Он рассказывает, что зимой чаша, как мороженым, наполняется снегом, а ветер полирует его, скрадывает какие-либо подробности рельефа. В мае снег сходит, и пастухи пригоняют из степей сначала конские табуны, а затем и овечьи отары. В сентябре люди и скот покидают плато, после чего оно вновь превращается в снежный стадион – горы вокруг возвышаются как трибуны для зрителей. Впрочем, видеть эти края зимой мало кому доводилось. Несколько месяцев дорога сюда не то чтобы непроходима – ее попросту нет.
Но именно этот долгий сон долины решающим образом влияет на ее характер и облик, определяет состав и нравы ее обитателей.
***
…Сурков на Асы – как мышей в амбаре. Только в отличие от последних они не считают нужным прятаться: дозорных этой несметной окопавшейся армии встречаешь немедленно, как въезжаешь в их страну. Собственно, это лучший ориентир: как заметил вдоль горного серпантина первого грызуна, значит, скоро конец подъему и близко плато.
Сурки населяют, если угодно, первый уровень многоэтажной экосистемы под названием Асы. Ground floor. Вероятно, под землей вся долина изрыта сурочьими коммуникациями – как коммунальными сетями под городом; сами же рыжие жильцы предпочитают не хорониться в норах, а греться под солнышком на естественных «завалинках» – как хуторяне на досуге.
Пожалуй, здешняя популяция сурка – самое распространенное дикое население джайляу; вид тревожно замершего, а затем галопом возвращающегося к норе зверька – характернейший для Асы пейзаж, местный сурреализм.
А бежать, к слову, сурку есть от кого. Трофей он жирный, весом в 5-6 килограмм, бывают и с полпуда. Так что охотников хватает.
Издалека, специально за сурком, едут сюда браконьеры. Кроме шальных, пришлых, двуногих, сурчатиной не брезгует и волк. (К слову, если бы мультфильм «Ну, погоди!» делали на местном материале, сюжетная и экологическая ниша зайца досталась бы именно сурку. По той причине, что зайца тут нет: повторюсь, зимой долину накрывает глубочайшим снежным саваном, и пережить ее могут лишь животные, впадающие в спячку.) Но о волке – свой сказ. Тем более что сурок – регулярный корм все-таки для других хищников. Для эскадрильи приписанных к окружающим склонам орлов.
Ястребы, соколы, беркуты, грифы, коршуны, бородачи, могильники, стервятники и прочие орланы – все они старательно исчерчивают небо над Асы, подкарауливая чью-то оплошность. Но выжидать момент для результативной атаки приходится долго. Кажущаяся беспечность пасущегося вдали от убежища сурка не должна вводить в заблуждение. Мухтар говорит, что грызун водит дружбу с некой птицей (название он запамятовал). В обмен на прошлогодний мех отлинявший зверек получает отличную охранную сигнализацию: птичка использует шерсть сурка при строительстве гнезда, а в благодарность предупреждает того об опасности.
***
…Волк – головорез педантичный, строгих правил. Как булгаковский профессор Преображенский категорически уведомлял домком, что обедать он будет в столовой, а оперировать – непременно в операционной, так и волк – принципиально не охотится ближе пяти километров от логова.
Как, впрочем, и другие высшие хищники. Из осторожности: чтоб их лежбище не выследил совсем уж верховный хищник… И эта древняя техника безопасности оправдывает себя: мало кому даже из повидавших виды лесников доводилось наткнуться на действующее волчье логово.
На Асы волки, понятное дело, жилищ не устраивают: долина простреливается как тир, здесь негде укрыться. Свои выводки они воспитывают в заповедных ельниках недоступного Чинтургенского ущелья: там, стало быть, волчьи «спальная» и «детская». Джайляу же – «столовая» и «операционная», где звери режут скот, удовлетворяя голод и «профессиональное» живодерское любопытство.
Овечьи гурты – вот ради кого стаи предпринимают набеги на пастбище. Кстати, если повадилась на баранину такая стая, для чабанов это финансовая катастрофа. Матерый хищник может сожрать две-три овцы в неделю, и это не считая, сколько он губит в кровожадной эйфории, как разрезвившийся резник. А теперь подсчитайте, какой хозяйственный урон нанесет бригада из пяти, скажем, особей за один только летний сезон… Состояние. (Несколько десятков тысяч долларов только съедят.)
Впрочем, такое целенаправленное рейдерство бывает нечасто. Обычно же волк хватает все, что не успело увернуться от его зубов. Волка ноги кормят – сказано без всякой метафоричности: за день серые совершают 30-40-километровые марш-броски, спускаясь сквозь климатические зоны от можжевельников и альпийских лугов до диких фруктовых зарослей в предгорьях. На такой громадной территории что-нибудь да сыщется. Вверху – тэк (сибирский козерог), в ельниках – елик (косуля) и марал (олень), на «прилавках» – зайцы, а то и кабанчик в прибрежных дебрях. Тот же сурок. А попадется в неудачный день нерасторопная лиса, раздерут и ее.
***
…У каждого хищника – своя манера убивать, аутентичный охотничий почерк. Для опытных чабанов, говорит Мухтар, этот самый почерк вполне разборчив, и, взглянув на останки скотины, зарезанной незваным лесным гостем, они безо всяких следов могут рассказать, чьих когтей и зубов это дело.
У волка, например, работа небрежная, торопливая: он вспарывает жертве брюхо, пускает кишки.
Бывает, из нависающих над пастбищем лесов наведается за коровой медведь, так у того ухватки грубоватые, мужицкие: сжимая объект гастрономической страсти в объятиях, он попросту ломает ему кости – хребет, в первую очередь.
Деревья вообще таят для стад опасность. Именно с них атакует рысь; ее стиль отточен и строг: она моментально вскрывает крупнейшие кровеносные артерии.
Наконец, изредка и в самой вышине, но все же случается нападение снежного барса. По словам Мухтара, последний раз такое было в 2005-м: зверь прыгнул на быка, неаккуратно пасущегося выше границ леса, под скальными кручами. Итог: могучий удар проломил быку череп!
Я не знаю, как назвать этот метод.
Османская империя
Орлы – сур, волк – баран, барс – тэк… Все эти пищевые цепочки – исконные или во всяком случае старинные. По сравнению с ними еще одна из рассматриваемых пар юна, как вода горных ручьев, – осман и человек с удочкой.
Нет, осман-то водился тут всегда: это здешний абориген и, вообще говоря, единственный вид в верховьях местных речек. А вот охотников на него не было. У кочевников не принято удить рыбу, а осман к тому же пользовался репутацией ядовитой твари. (Не без доли справедливости, как всегда: позже ученые выяснили, что отравление вызывают лишь жабры, икра и пленка, которая изнутри выстилает рыбье брюхо. Вероятно, по этой причине не трогали османа и звери с птицами.)
Не исключено, первыми рыбаками в этих краях явились путешественники из Русского географического общества, зачастившие сюда в XIX веке. В XX столетии оседлое местное население было уже достаточно многочисленным, чтобы осман из своего бурлящего зазеркалья осознал рыбаков как класс. И, однако, ловля «тянь-шаньской форели» (собственно форели изначально здесь не было, но об этом ниже) продолжала оставаться для массы советских удильщиков предприятием экзотичным, диковинкой, о которой они в лучшем случае лишь что-то слышали. Aqua incognita.
Возможно, дело еще и в том, что рыбалка на высокогорье (осман живет до высоты трех километров над уровнем моря) требует мощного личного транспорта, а таковой в СССР был в дефиците… Так или иначе, но реальную популярность ужение османа приобрело только в последние годы, когда рыбаки обзавелись внедорожниками, а благосостояние выросло настолько, чтоб не обращать внимание на заведомую экономическую неадекватность проекта.
По существу, «рыболов – осман» – пищевая цепочка нынешнего, XXI века. Так что, отправившись в экспедицию за эндемиком тянь-шаньских вод, мы оказались в самом что ни на есть мэйнстриме.
Рассказывают, что осман был излюбленным лакомством генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева. При этом история умалчивает, откуда генсек узнал о «тянь-шаньской форели» и каким образом к ней пристрастился. Известно, впрочем, что Брежнев симпатизировал и Казахстану, и Кунаеву лично. Вот тот и слал из Алма-Аты в Москву в подарок бочонки.
Насчет гастрономических достоинств османа бытуют разные мнения. Мне, например, нравится. Мясо у него нежное, обильно сдобренное кисло-сладким жирком. Естественная пикантность. Я, однако, отведывал его лишь в «простецком», жареном виде. Тогда как соль сего анекдота в том, что для Леонида Ильича и Динмухамеда Ахмедовича тогдашние мастера приготовляли из османа… селедку.
Правда это или действительно анекдот, сейчас не разобрать. Нет ни тех едоков, ни тех поваров. К тому же не совсем понятно, как поступали с ядовитыми внутренностями османа, ведь по кулинарным канонам при засолке живот вспарывать нельзя, чтоб не вытек жир… Но даже если и были спецы, знавшие секрет, наследников они, похоже, не оставили. Во всяком случае, сколько я ни расспрашивал местных о необыкновенной «горной селедке», те в ответ молчали как рыбы. Или как партизаны…
По рекомендации знатоков на рыбалку мы выдвинулись именно на Асы. Конечно, обитает осман и в других местах, например, на речке Темирлик (что еще восточнее) или в Кара-Кастеке (наоборот, на западе Заилийского Алатау). В принципе, когда-то его можно было ловить в верховьях любой из бесчисленных рек Семиречья. Но после того как в прошлом столетии в некоторые местные водоемы завезли из Чехословакии форель, она, будучи более крупным хищником, потеснила османа. Так было, скажем, на Кольсайских озерах, а четверть века назад подобная участь постигла и Тургень, когда сель разрушил форелевое хозяйство, и рыба из ванн смылась в речку…
Плато – одно из редких мест, где охота на османа сохранила первобытные характеристики: обилие и рыбью неискушенность. Дважды в год, после того как растает снег, и перед тем, как он вновь ляжет – в мае и сентябре – осман поднимается сюда на нерест. Из окрестных ущелий в долину стекает множество ручьев, всех их принимает в себя речка Асы. Эти прозрачные струи и есть османская империя.
Конечно, рыба здесь клюет и в другие месяцы. Но мелочь и малость. В дни же весенней и осенней путины эти воды наполняют орды совсем иных, матерых речных кочевников – порой в локоть длиной и в полкило весом. А за ними чередой прибывают все новые и новые отряды, подпирают их, выдавливают в самые ничтожные ручейки, где отборных икорников и молочников угадавшие со временем и местом счастливчики собирают голыми руками и складывают в холщовые китайские сумки…
Так нам, во всяком случае, рассказывали вышеупомянутые знатоки. И хотя стремления к подобному промыслу нет, изобилие разожгло азарт, и поход за османом мы приурочили к первому рыбному странствию, к первой декаде мая. Увы, своенравный здешний климат (отсутствие межсезонья) плюс ранняя весна дезориентировали нас. Жара в апреле, заморозки в мае… В итоге, терпеливо отметив в городе все праздники и дождавшись солнечной погоды, мы припоздали.
Урочище, которое Мухтар называет Щеки. Здесь, в скальных теснинах – то самое место, где кажется, будто поток устремляется вверх, в горы. (Это, повторюсь, иллюзия, и пронесшись по каньону, Асы, как и все реки Семиречья, повернет на север (чтобы влиться затем в Чилик, приток Или.) Именно в Щеках, где русло поуже и поглубже, множество валунов и водоворотов за ними, и должны, по идее, пастись несметные подводные табуны.
Снасть – самая немудреная: удочка без поплавка, в качестве наживки — обычный червь. Забрасываешь в круговерть, следишь за леской и, если ее начинает крутить как-то противоестественно и против течения, подсекаешь: это осман.
Но османа нет. Это становится ясно через полчаса. Наш проводник утверждает, что если б он был, мы бы уже наудили по дюжине. И добавляет: осман поднялся выше, в ущелья, где и происходит икромет. Надо ехать туда.
Здесь уместно будет уточнить следующее. Если у читателя возникло впечатление, что подобная передислокация равносильна поездке на соседний рыболовецкий пруд, это впечатление неверно. Движение вдоль речки – на самом деле ее регулярное форсирование. Отсюда определенные требования и к автомобилю, и к хозяину – со стороны последнего приветствуется философское отношение к движимому имуществу.
Но, конечно, дорожные осложнения нас не останавливают – особенно сейчас, после уже преодоленного пути. Лично я этого приключения ждал с прошлого сентября, когда из-за неожиданных снегопадов перевал стал недоступен и осенняя путина «проплыла мимо». Теперь я все-таки на Асы, а когда добыча ближе, она тем паче желанна.
На изогнутый османский трофей я «запал» благодаря знаменитому ихтиологу и рыболовному авторитету еще Российской империи Леониду Павловичу Сабанееву. Из его монументального труда о ловле пресноводных рыб я узнал, что осман, оказывается, ближайший родственник легендарной илийской маринки, они принадлежат к одному роду под названием Barbus. При этом два отпрыска знатной фамилии обитают исключительно «в Туркестанском крае», где получили во владение разные феоды: маринка, как старшая и большая – главную водную артерию края Или, осман же, как младший и меньший – верховья ее притоков, горные ручьи и речки.
К сожалению, маринку мне половить не довелось. Когда я осознал себя рыболовом-индивидуумом, она уже мигрировала из Или в Лету. Поэтому, разведав о кровном братстве двух колоритнейших рыб Семиречья, я всю неизрасходованную рыбацкую любовь к аутентичным местным ихтиобрендам перенес на пока еще здравствующего представителя славной семейки.
Конечно, маринкой и османом та вовсе не ограничивается. В Европе, на Кавказе, в Средней Азии водятся близкие виды, которых там именуют марена, или усач. Кстати, в Или интродуцирован один из них – аральский усач. Весь клан отличает характерная черта – две пары усиков, растущих вниз из верхней губы и уголков рта. (Интересно, что у османа растительности на рыле меньше остальных – лишь одна пара усиков.) Собственно, с латыни Barbus и переводится как «бородач».
Виднейшее из ущелий, спускающихся к джайляу, – Кара-Арча, его замечаешь издали благодаря чернеющему орнаменту можжевельника на поле зеленого бархата. Речка же, выбегающая из сая, – главный приток Асы. Итак, мы поворачиваем и движемся вдоль потока – среди склонов вверх, к солнцу меж елей и золотому небу.
И как оно же – солнце в деревьях – мелькают моменты волнения и триумфа.
Я закидываю удочку, гася в себе чрезмерные надежды (не очень очаровывайся, чтоб не разочароваться) – и тут же следует первая поклевка. Вытаскиваю на полкорпуса из воды крупного османа, и пожалуйста – первый сход. А за ним – и первый трофей, маленький османчик. Еще. Теперь подсекаю сразу двух: эти тоже невелики. В поисках рыбы покрупнее ищу и водоворот побольше, поглубже, но там – тишина. Возвращаюсь к проверенной ямке – и вот он, первый реальный осман (может, тот самый, что сорвался)!
Каким он и должен быть: длинный, узкий и кривой, как турецкий клинок, когда тащишь, обращает к ловцу спину цвета речной гальки (и такого же узора), весом – граммов триста.
Клев обрывается так же резко, как начался: это в ямке кончилась рыба. Значит, надо искать подходящую новую. Так и рыбачишь – барражируешь вдоль берега, забрасываешь под торчащие из стремнины камни. Через час можно повторить пройденное – к тому времени в обловленных ямах уже обжились новые квартиранты.
Что поймано – поймано быстро, остальное – не поймаешь вовек. Такова специфика этой рыбалки. К тому же пора возвращаться.
Путь к мечте долог, но непосредственно воплощается она резво, не успеваешь сообразить. Остается рефлексировать.
Битва на живот
Так вышло, что репортаж с плато вылился в повествование о здешних пищевых цепочках: хищниках и жертвах. Что ж, будет логичным завершить его еще одной амбивалентной парой – того же, в принципе, рода, да не совсем.
Асы, помимо всего прочего – казахстанский символ. Как испанская коррида или бразильский карнавал. Координата, то есть, не только физико-географическая, но и метафизическая. Выше я уже назвал плато природным амфитеатром, а теперь расскажу об одном культовом ритуале, который осуществлялся на его »сцене», и о котором не нашел информации ни в литературе, ни в интернете, но знаю от очевидцев.
Но прежде — еще пару слов об амфитеатрах. Люди вообще склонны делать из своего прошлого шоу. Спектакли на древнегреческих просцениумах иллюстрировали поучительные биографии героев и богов. В римских цирках давались кровавые гладиаторские представления о славных войнах минувшего. На современных стадионах ставятся спортивные драмы, где бьются уже не мечами, но мячом, состязаются не рыцари с гербом на древке копья, а, собственно, гербы и флаги – что и есть история…
Смысл же происходившего и происходящего на всех аренах мира таков: в мирное время, в часы благословенной праздности, идея соревнования и победы заменяет беспокойной человеческой натуре ратные труды и драку за власть.
Кочевники в природном амфитеатре Асы устроили «сражение» из этого же ряда. В борьбе, о которой рассказ, запрещено использовать какие-либо колюще-режущие предметы; правилами боя допустимы лишь голые руки. В стремлении к успеху стороны даже пытаются взять в союзники стихии: прибегают к помощи колдовских трав и чудодейственной воды. Но главный секрет – аскеза перед «схваткой»…
Речь – убьем интригу – идет о состязании легендарных батыров-етжемпесов. Не хватит мяса — так примерно переводится слово «етжемпес». Батыры-етжемпесы – это первейшие великаны своих аулов, соревнующиеся, кто больше съест (и, соответственно, тот аул и победит). Анонсированная мной церемония, таким образом – гастрономическая мистерия, культ еды, жрецы которого практикуются в спортивном пожирании бешбармака.
***
Состязания етжемпесов с давних пор вошли в народную культуру казахов, стали одним из самых выразительных ее брендов – вроде борьбы сумо в Японии. Как и с другими языческими обрядами, официальные идеологии боролись – каждая в свое время – с этой колоритной и калорийной традицией. Не жаловали ее и партийные руководители в советское время – наверное, как пережиток «неправильного» прошлого. И тем не менее состязания продолжали существовать – подпольно, как собачьи бои, как катраны и черные рынки, как суды биев.
Конечно, в целях конспирации подобные мероприятия проводились не абы где, а в особых, сокровенных местах. И плато Асы для этих вдохновенных гастрономических оргий как будто и было создано. Кочевники использовали его в качестве джайляу не одну тысячу лет. Емкость горного урочища позволяла соседствовать в теплые месяцы многим общинам, которые в остальное время года разбредались внизу, по равнинам бескрайней Степи, на недели конного пути. Чем не повод для вызова и поединка, для этих своеобразных Кочевых олимпийских игр?!
Гастрономическая мистерия, олимпийские игры… Я, однако, далек от иронии. Наоборот, склонен думать, что вопрос «Кто больше съест?» — основополагающий в кровожадной человеческой цивилизации. Уступающий по своей значимости разве что вопросу-кузену «Кто больше выпьет?».
…В течение нескольких недель перед поединком богатырь придерживался диеты, употреблял разные травы. Само же соревнование происходило… в ваннах. Для чего в грунте рядом с речкой вырывали небольшие – на одного – ямы. В воде, оказывается, съесть можно больше, да и прохладный моцион стимулирует аппетит. Надо ли говорить, что батыры-етжемпесы отличались могучим здоровьем и внушительными габаритами и яловую овцу-трехлетку употребляли в качестве разминки, показателем же истинно гроссмейстерского уровня была лошадь.
Со временем батыры-етжемпесы из простых любителей вкусно и много покушать превратились в специализированных артистов этого дела, выделились в своеобразную касту спортсменов-профессионалов еды вроде легионеров в футболе. Появился тотализатор, и на победу того или иного «атлета» ставились порой целые табуны.
Эта раблезианская жратва может, конечно, вызвать недоумение у холодного и чистого разума. Зачем столько?! Когда среднестатистическому человеку для нормального функционирования вполне достаточно обычной столовской порции. И даже чтоб угомонить самую разбушевавшуюся кишку, хватит добавки.
Помимо биологически объяснимой лихости, свойственной недюжинным натурам, эдакой застольной джигитовки, настаиваю еще на одной причине этого феномена. Еда ведь – не только скучное утоление голода, жевательная подзарядка животной особи. Во всех архаичных религиях мира люди, прежде чем приступать к пиршеству, подносили долю идолам, которым поклонялись. Агнец, то есть – не только баран для бешбармака, но и пища, предназначенная богам, жертвоприношение.
Жрец может сжечь жертву, чтобы дым от кострищ достиг вышнего носа. А может и торжественно, многозначительно съесть ее на глазах у всего племени. И чем больше съест, тем верней угодит нужным духам, тем масштабней снизойдет на соплеменников благодать.
***
Способствовали «битве не на смерть, а на живот» и здешние климато-географические условия, идеальная загородная идиллия. В центральной части плато – изумительные изумрудные газоны и живописные виды, по периферии же к долине с окружающих гор спускаются ущелья с непременным набором красот: по дну бежит речка, сразу над ней на некрутых склонах цветут луга, затем чернеет можжевельник, выше манят ельники, и, наконец, блистают вершины. Добавьте сюда аппетитный горный воздух и летнюю негу, расслабляющий каникулярный быт джайляу – и станет ясно, что лучшего места для языческого пикника не найти.
Да и еда всегда под рукой.
У кочевников в меню два главных кушанья: бешбармак и каурдак. В первом случае мясо варится, во втором – жарится в казане. Вероятно, и безо всяких книжек еще первобытные повара знали, что вареная пища здоровей и легче усваивается, чем жареная, а главное – ее можно больше съесть. Потому и для кулинарных баталий готовили именно бешбармак, или попросту беш.
Для чего использовали огромные котлы, куда мог поместиться не то что баран, а двухгодовалая кобыла (два года – обыкновенный срок для нагула лошади). Лучший беш, кстати – тот, на который шли оба основных в Степи вида мяса: и баранина, и конина. (Как для классических русских пельменей обязателен тандем говядины и свинины.)
Мясо нарезают крупными кусками размером с ладонь. Искусный мясник разделывает туши только что зарезанных животных по всем канонам своего ремесла, так, чтобы не мешать вместе различные сорта: шейку и лопатку, корейку и грудинку, заднюю ногу и седло… Кроме прикладного, это имеет и эстетический смысл: мясо в разных отсеках туши имеет и разный биохимический состав и после отваривания приобретает тот или иной цвет — от практически белого до почти черного. Разумеется, отличается внешне и баранина от конины. В итоге, когда приготовленное мясо выкладывается на метрового диаметра блюда, эти протеиновые горы поражают пестротой и причудливостью форм. Венчают же их бараньи головы, части которых – глаза, уши, язык и прочее – преподносят почетным гостям.
Наверное, эта ритуальная составная пира характернее всего подчеркивает культурологическое, а не просто кулинарное содержание бешбармака, делает его инструментом национальной казахской самоидентификации…
И даже когда колхозный XX век почти придушил пасторальную жизнь номадов, плато Асы оставалось обаятельным островком традиционного кочевого уклада в море плановой социалистической экономики.
И островком процветающим. В 70-е и 80-е годы прошлого века, во время весеннего подъема через Тургенское ущелье на Асы, как вспоминает Мухтар, отары и табуны не просто прогоняли мимо егерских кордонов – их везли на грузовиках (чтоб не создавать скотских «пробок») до ста стад в день. Для сравнения: сейчас их общее число меньше в три раза (!), 30-40. Похоже, то время вообще стало «золотым периодом» в истории самого знаменитого казахского джайляу: не только как пастбища, но, повторюсь, и как амфитеатра.
А в перестройку интерес к неофициальным субкультурам еще больше вырос. В том числе и к состязаниям батыров-етжемпесов. К ним стала проявлять внимание, скажем так, центральная общественность. О них, как и о запрещенных ранее рок-звездах и боях без правил, стали снимать кино. Именно благодаря этому последнему факту я и узнал о проведении «бешбармачных фестивалей» на Асы – непосредственно от оператора, увековечившего их с помощью видеокамеры. Кстати, съемочная бригада была из Москвы. Но о цели тех съемок можно только догадываться. Фильма, во всяком случае, я никогда так и не увидел и ничего более о нем не слышал.
Да и вообще, та мода оказалась, похоже, лебединой песней пузатых витязей. Возможно, причина – в глобализации, грянувшей аккурат после распада Союза. Такой сейчас на планете расклад, что даже маленьким фольклорным различиям не оставляет места мировой империализм. Наступает универсальная потребительская эпоха гиперсупермаркетов и транснациональных брендов. Теперь и само слово «етжемпес» мало кому знакомо даже среди носителей языка.
Вот и мы здесь ничего подобного не увидели. Но «не видели» — не значит «нет». Ведь Асы – пожалуй, последний заповедник, где все еще есть шанс встретить необыкновенного жреца, который молится древним плотоядным богам своим животом.
Андрей Губенко