Счастливые горы? А это где? В Караганде!
Вернее, на полпути между Павлодаром и Карагандой. Здесь, в самом сердце (чуть слева от центра) казахской Сары-Арки людям постелена какая-то особенная земля — Баянаул. В переводе на русский — Счастливые горы.
Вершины этих гор венчают диадемой три царственных озера, склоны же сопок — сплошь скалы и валуны причудливейших форм, будто приснившиеся создателю-сюрреалисту. И вблизи, и вдали — Дали.
А прямо на камнях растут деревья. Странный это лес — редкий и коренастый, кривые бронзовые сосны рассекают яростный степной свет, словно сабли номадов.
Но даже не этими диковинами славятся Счастливые горы, а легионом знаменитостей родом отсюда. Аллея памятников талантам Баянаула — вот он, изысканнейший здешний сад камней; стволы судеб человеческих — главный местный лес.
Погулять в их длинной тени и приехала команда «НП». Разгадать, какой-такой гендель-мендель вывел недюжинную баянаульскую породу…
Древние римляне верили, что у всякой земной пяди есть свой дух — гений места, вдохновляющий на подвиг, или гибельный. Материалисты называли его почвой, Эйнштейн — гиперпространством. Мне эта растительная связь между корнями человека и его плодами также представляется очевидной.
Иными словами, баянаульские гении порождены баянаульским же гением.
Ответ, то есть, известен; осталось найти решение.
Философский камень
Батыры, Воющий волк, Баба Яга, Грузин, Шапокляк, Профиль Пушкина, Голубь Мира, Танк, Седло, Улитка, Горилла, Женская грудь… И еще тысяча и один образ. Все это — прославленные естественные скульптуры Счастливых гор, созданные из камня буранным степным временем. Фирменный здешний стиль: изваяния состоят, как из атомов, из тонких гранитных пластин, покоящихся друг на дружке.
Есть два Баянаула: административный районный центр с таким именем и — шире — естественное урочище со всеми его горами, озерами и святынями. Если первый и по статусу, и по существу — село (его основали как станицу сибирские казаки в 1826 году на месте аула Баянтай; с 1966 года считается поселком городского типа), то другой — словно необычайный природный город: только вместо рукотворных дворцов и статуй шедевры иного автора. Сравнение рождается в путешествии на «уазике» по местным достопримечательностям в сопровождении Самата Ибраева, замдиректора Баянаульского национального парка. Речь которого — не справки проводника, но эссе экскурсовода: ведь что делает город городом, как не история, которую можно рассказать о каждом камне…
И он эти истории рассказывает — нескончаемой чередой, вытаскивая их из степных легенд, как семечки из кулька.
Какие-то — совсем юные: о том свидетельствуют названия «памятников» происхождением явно из беспечной эпохи развитого социализма, советских комедий и всеобщего среднего образования.
Но есть и повзрослей — сочинения отнюдь не фривольной фантазии, но настоящие топонимические летописи, лингвистические барельефы минувших веков. Они повествуют об истории и быте народа, о кочевых ценностях и страхах, об эпической войне с джунгарами, в которой и выковалась казахская нация.
Вот, например, композиция под названием Седло. Не случайно, не нечаянно глаз казаха разглядел в незаконченном ветром произведении этот главный для степняка инструмент бытия. Седло ведь — не просто устройство для верховой езды, облегчающее ее, делающее более эргономичной. Седло — это передвижной храм кочевника (как для скитальца иудея — суббота), который он всюду возил с собой. Здесь он хранил все орудия, необходимые в непростой человеческой миссии, тут же, под седлом, готовил себе пропитание, маринуя мясо посредством едкого конского пота и джоулей разгоряченного животного. А главное, взирал на мир так, как требовала древняя пастушья гордость — как наездник.
Или скала Воющий волк. Расположена она почти на вершине горы, у подножия которой дымит вечерами один из окрестных аулов. Но из селения каменный зверь не угадывается — гора и гора. (переход) Гигантская голова воющего волка, прижавшего уши, характерно приоткрывшего пасть, вырисовывается, лишь когда подъезжаешь к деревне, со стороны — и воет он аккурат на дома (а раньше, наверное, юрты). Есть в этом что-то зловещее для славянина — но не для казаха, которому волк-тотем издавна покровительствует. Ибо тоже кочевник, и тоже джигит своего рода.
В общем, что ни глыба, то глава из нерукописной Книги Степей — глыба, то есть, еще и культурная. Бывают среди них и такие, что недоступны поверхностному взгляду -спрятаны внутри гор. Как, скажем, каменная чаша в знаменитом гроте Коныр Аулие — одной из семи святынь Баянаула. Кто таков был Темный Святой, по преданию, пустынножительствующий здесь (образ, кстати, весьма распространенный в казахской мифологии: одноименные пещеры имеются и в других областях Казахстана, около Семипалатинска или на Мангышлаке) — вопрос не менее темный. Но место это намоленное: вот уже несколько столетий приходят сюда с просьбами люди: чтоб проползти на коленях (иначе не сможешь) по узкому тоннелю в кромешной мгле и совершить омовение в купели, в которой никогда не исчезает вода.
Не все камни, однако, тесал верховный зодчий — некоторые памятники поставили мастера попроще. Главный из них — батыру Жасыбаю, герою казахско-джунгарских войн. Монумент красуется на перевале по дороге к одноименному озеру, там, где серпантин уже петляет вниз, на фоне водной глади и горных круч. Жасыбай был одним из военачальников казахской армии под командованием своего дяди Олжабая. Отряд сошелся в бою с джунгарами Галдан-Церена как раз у этого озера, которое тогда называлось Шойын. Жасыбай пал, но смерть витязя воодушевила ратников, и противник был истреблен.
Степь вообще не щедра на документальные свидетельства: вот и относительно этой битвы известно лишь, что произошла она примерно в середине XVIII века, но не точнее. Что уж говорить о более глубокой старине?.. Баянаульский край — давняя стоянка человека, здесь множество древних могил — и разрытых уже археологами, и нетронутых, но что это была за знать — теперь не узнать.
Впрочем… Хоть имена и не зафиксированы, совсем уж захоронения не сгинули. Камни на могилах остались. Это немного, но, в сущности, а может ли быть больше? Не потому ли и практикуются надгробные плиты, что нет на земле более долговечного материала, куце, но все-таки (и зачем-то) сигнализирующего о прожитых жизнях? Камень — в память. Сказано же благоразумному: строить свой дом на камне, ибо только он и устоит.
Может, в этом и заключается тайна баянаульского гения, секрет Счастливых гор? В философском камне, а вернее, в камнях — намоленных, «насмотренных», многократно названных и облюбованных (причем и в физиологическом смысле тоже, как знаменитый Остров Любви на упомянутом озере Жасыбай, который не только из-за формы в виде сердца так назван…). В камнях, которые, как священная чаша в пещере, конденсируют человеческие тепло и волю в некий неведомый науке эликсир, благодаря которому на камнях и растут деревья. А под их светлой сенью — гении.
Не исключаю, впрочем, что гипотеза эта может показаться кому-то агротехнически небезупречной. Посему уточню: это не метафора.
Терруар
В искусстве виноградарей есть такой прием: трудовое воспитание лозы. Его смысл в том, чтоб добиться урожая не на тучных плодородных черноземах, а в экстремальных условиях, на бедном каменистом грунте. Зачем? Потому что виноград — не картошка.
Помещая его в неблагоприятную среду, виноградарь заставляет корни расти далеко вглубь: чтоб меньше зависеть от пошлого климатического детерминизма, от разной поверхностной шелухи. И происходит чудо: растение изменяет своей биологической цели — размножаться, производить себе подобных. Проникая сквозь гумус, невыразительную земную шкуру до истинных здешних пород, до соли этой земли, оно обретает новую миссию — давать уникальные, свойственные лишь этому терруару плоды. Лоза родит вино.
Не так ли и сосны Баянаула, которые заботливый садовник высадил в трещинах скал? Попечительство камней (гранит, что хранит полуденное тепло, позволяет уязвимым росткам расти и ночью, помогая перезимовать) и трудная судьба со временем создают из них шедевры, и не сыскать здесь двух похожих деревьев.
Не так ли и таланты Баянаула, которые рачительный хозяин не стал, как картошку, зарывать в землю, в вязкую глину долин, предпочтя для благородной человеческой лозы захватывающие дух солнечные кручи?
…Еще пару веков назад баянаульские леса были в шесть раз больше нынешних. Разведывательная экспедиция Ивана Шангина в 1816 году оценила площадь местного соснового массива в тысячу квадратных верст. С тех пор из-за рубок и пожаров славный Баянаульский бор обреченно съеживался, а чтобы не сгинул вовсе, в 1985 году (еще в СССР!) на территории урочища был организован первый в Казахстане государственный национальный природный парк.
Обезлесение планеты — процесс столь же естественный и неумолимый, как всякое старение, как, например, облысение. Так что удивляться сокращению здешних лесов не приходится. Не прекратились пожары и после образования ГНПП, особенно в 90-е годы прошлого века, чему также нетрудно найти объяснение: экономический кризис, и как следствие, отсутствие в парке специалистов и техники. Наш проводник Самат то и дело показывает на склоны, пострадавшие от огня — где бахромящиеся молодой хвоей, где голые, а где и ощетинившиеся еще горельником.
— Вот пожар 1995 года, вот — 1997-го, а этот лес сгорел в 2002-м, — вспоминает он.
Всего за последние полтора десятка лет здесь уничтожено огнем 8 тысяч гектаров леса. Но не о том я хочу сказать. Последующие заботы работников парка о восстановлении погибших участков дали совершенно неожиданный, парадоксальный результат. Деревца из питомника, посаженные на гарях человеком, никак не хотели приживаться и засыхали. Упрямые лесники каждый год повторяли попытки, пока не заметили племя лихих и кривоногих, как кавалеристы, сосенок, самовольно выросших в самых фантастических, казалось бы, принципиально не приспособленных для жизни местах.
Таковы эти горы. Со священными источниками и пещерами. С озерами, в которые не впадают реки, но со свежей всегда водой. С зеленеющими назло подступающему желтому океану склонами. И даже в нескладной помощи человеческой, как выяснилось, не нуждающиеся.
По поводу последнего: с точки зрения материалистически-крестьянской — и вообще рассудочной — обстоятельство это, конечно, труднообъяснимо. Зато в заявленную выше идеалистическую концепцию «баянаульского гения» оно ложится легко и с настроением. В конечном счете, именно он, этот гений места, а не местный агроном решает, какому семени сгинуть без следа, а какому — подпирать небо. И выбирает он, как водится, среди зерен и плевел. Свободная воля ничтожной крупинки, таким образом, становится сельскохозяйственным фактором.
И на камнях растут деревья.
Леса вместо скверов. Скалы будто небоскребы. Природные граниты взамен музейных. Озера, служащие аквапарками, а пещеры — храмами… Возвращаясь к сравнению Баянаульских гор с нерукотворным городом, я, наконец, добрался до главной его сокровищницы. Великие люди — обычно венчающая в туристических буклетах тема рассказа об экзотических достопримечательностях и красотах.
Почему урочище оказалось ими столь урожайно — на сей вопрос, надеюсь, я уже ответил параллелями из царств камней и деревьев. Земля здесь явлена миру обнаженной, без тряпья осадочных пород, и, пуская в нее корни, человек мигом укрепляет костяк своего характера необходимыми минеральными солями. Может, способностями здешнее население наделено не больше других планетарных популяций, но ведь гений — не просто талант: это дар плюс характер.
Может, следующее замечание покажется кому-то ни к селу, ни к городу (ни к Баянаулу), но даже малыши здесь, играя друг с другом, как мне увиделось, не бесятся по обыкновению, а интеллигентно общаются.
Но вот, собственно, и все. Предлагая вашему вниманию Аллею гениев Баянаула, предваряю ее небольшой географической и исторической справкой. Национальный парк расположен как бы между тремя озерами: Сабындыколь (на его берегу лежит райцентр — поселок Баянаул), а также упомянутым Жасыбай и Торайгыр. Всего в парке насчитывается девять озер, но они значительно мельче. Котловины водоемов, окруженные амфитеатрами сосновых склонов, россыпи причудливых валунов и куртины из краснокнижной черной ольхи вокруг родников в низинах — вот ландшафты нацпарка.
Только в границах его охранной зоны насчитываются семь населенных пунктов и 11 зимовок. Однако урочище Баянаул в широком смысле (о котором и идет речь) отнюдь не ограничивается Национальным парком. Оно значительно больше и, по существу, совпадает с территорией Баянаульского района Павлодарской области. Это, кстати, одна из стариннейших административных единиц в Казахстане — Баянаульский округ Омской области основан 22 августа 1832 года и состоял уже в то время из полутораста аулов, включающих почти 12 тысяч юрт. Разумеется, что некоторые из этих юрт, где родились великие люди Баянаула, находятся за пределами здешнего «садового кольца», тем не менее их хозяева с полным правом считаются баянаульцами, так как все это — одно урочище.
Кстати, если сейчас виды «внутри трех озер» и где-нибудь на окраине района и отличаются, то в архаичные времена они были аналогичными: повторюсь, площадь лесов за 200 лет уменьшилась в шесть раз. И там, где сейчас степь, в XIX веке росли хвойные боры и березовые колки. Тем больше оснований считать всех баянаульцев воспитанниками одних и тех же ландшафтов.
Относительно некоторых из наших героев сообщается, что они родились в ауле за номером таким-то, без названия. Речь идет об эпохе после административной реформы 1867-68 годов, изменившей территориальное устроение провинций Российской империи. Не иначе как в болезненном припадке бюрократизма чиновники на несколько десятков лет заменили поэтические имена селений на какие-то концлагерные номера.
И предпоследнее. Всех достойных способна вместить лишь обстоятельная энциклопедия. И конечно, их список гораздо длиннее моего, куда попали лишь немногие из великолепного массива под названием баянаульский Сад судеб — те, что своенравно выдрал из многовекового контекста торопливый глаз поспешающего путешественника.
Сад судеб
Бухар Жырау Калкаманулы — политик и оратор, судия и пиит. Родился в местечке Суйхар-Ния, в 70 верстах от будущего Баянаула, в 1668 году. Скончался в 1781-м, прожив, таким образом, необыкновенно долгую жизнь в 113 лет. Покоится в мавзолее неподалеку от аула Узынбулак в районе, названном его именем (Карагандинской области).
При монархах всего мира были такие люди: влиятельные сановники и при этом придворные стихотворцы. В Казахстане их дидактические вирши носят название поэзии жырау, и Бухар Жырау — наверное, самый знаменитый представитель этой человеческой породы. Одним из авторитетнейших биев он стал уже при Тауке Мудром, последнем правителе единого Казахского ханства, а при хане Среднего жуза Аблае — и вовсе первым его советником.
От Бухар Жырау остались 1200 стихотворных строчек на арабском языке, слава одного из составителей свода законов обычного права «Семь установлений», а также репутация главного идеолога политики хана Аблая, в том числе «собирания земли казахской». И, наконец, прозвище Святая гортань, данное за выдающиеся дипломатические способности и красноречие, которые его патрон использовал при межродовых распрях, а также за манеру даже в обыденной жизни говорить стихами.
***
Жаяу Муса Байжанов — акын. Родился 18 сентября 1835 года в ауле Жанатилек близ озера Жасыбай. Умер в 1929-м также в весьма почтенном возрасте, в 94 года. Покоится в родном ауле, переименованным в его честь, где к 170-летию реставрирован памятник и открыт мемориальный музей.
Жаяу Муса был вполне наделен и острым языком, и музыкальным даром. Так, он сочинил песню «Белый ситец», настолько разгневавшую его влиятельного тезку, старшего султана Баянаульского внешнего округа Мусу Чорманова, что тот, по преданию, отнял у степного барда единственную лошадь, откуда и пошло имя Жаяу (Пеший) Муса. Но, кроме того, был еще и настоящим мультиинструменталистом, в совершенстве владевшим и домброй, и сырнаем, но особенно современников впечатляла его игра на кобызе. Обучаясь же в Петропавловске и Омске, освоил гармонь и скрипку.
От Жаяу Мусы до нас дошло более 60 песен. Осужденный, сосланный, а затем ставший солдатом, вдоволь поскитавшись по земле, побывав в Москве и Санкт-Петербурге, Казани и Севастополе, Польше и Литве, он впитал в себя музыкальные интонации разных народов. А затем вернулся в Баянаул и играл на похоронах и свадьбах — чтоб создать такую музыку, какой еще никогда не слышали в казахской Степи.
***
Шафик Чокин — ученый, энергетик. Родился в 1912 году, скончался 4 июля 2003 года в возрасте 90 лет. В Баянауле, на аллее памятников ему установлен бюст, а еще одним камнем, напоминающем о связи этих мест с фамилией Чокин, является ухоженная до сих пор могила отца академика, которую мы встретили в степи между озерами Жасыбай и Торайгыр, недалеко от проселочной дороги.
От Шафика Чокина на земле Казахстана остались искусственное море и рукотворная река: Капчагайское водохранилище и канал Иртыш — Караганда, построенные подряд в 1970 и 1971 годах. Последний, протяженностью в 451 километр, был на тот момент вторым в мире по длине (после Большого Туркменского) и по высоте водоподъема (после Колорадского). Кроме этих знаковых топонимов, были еще и два десятка сооруженных им ГЭС, и неофициальное звание отца казахстанской энергетики.
Случается, что о человеке помнят не только по делам его, но и по неосуществленным фантазиям. Речь идет о знаменитом повороте сибирских рек — переброске части их стока в засушливые регионы Казахстана и Средней Азии. Об этом проекте, правда, говорили еще при Николае II и Сталине, но решилось на это государство (Пленум ЦК КПСС) лишь в 1968 году, дав ученым задание просчитать мегаметаморфозу. Одним из инициаторов воскрешенной идеи и был академик Чокин. Почти двадцать лет велись кабинетные (и не только) работы, проект оценивался в 40 миллиардов долларов, но в итоге во время Перестройки его закрыли. Вышеупомянутый канал Иртыш — Караганда, однако, построить успели — полутысячекилометровый след от грандиозной затеи.
***
Алькей Маргулан — филолог и археолог. Родился 11 мая 1904 года в ауле номер 2 (нынешний Кундыколь). Скончался 12 января 1985 года 80-летним мэтром, на родине ему установлен памятник, а близ Экибастуза, где находится родовое кладбище семьи академика, в названном его именем селе (бывшее Коктобе) открыт мемориальный музей.
Свое призвание Маргулан нашел в… Петропавловской крепости. Три года — с 1934 по 1937-й — он провел в неволе, а поскольку арестовали его в Ленинграде (где он учился), то успел посидеть и в самой знаменитой тюрьме Российской империи. Есть много общего в судьбе Маргулана с судьбами великих русских филологов XX века: Лосева, Бахтина, Лихачева. Из-за плебейской цензуры и репрессий они не могли честно толковать современную культуру и потому направили свой могучий исследовательский гений на прошлое: античность, средневековье, древнюю Русь. Но и в этих, казалось бы, бесконечно далеких мирах открыли настоящие гуманитарные галактики, полные универсальной красоты и живой философии…
Вернувшись из застенок на родные просторы, Алькей Маргулан также углубился в старину. Почти тридцать лет во главе Центральноказахстанской экспедиции он откапывал в Казахстане (считавшемся тогда археологами «страной без прошлого») различные артефакты, сверяя их с легендами. Он «доставал из-под земли» некрополи, города и даже целые протогосударства — например, знаменитую теперь бронзовую бенгазы-дандыбаевскую культуру. И вот так — аккуратно, легкими прикосновениями — однажды отрыл/открыл для мира неведомую прежде «степную цивилизацию» Сары-Арки.
***
Жусуп Машхур Копеев — писатель и философ, просветитель и предсказатель. Энциклопедист, как сказали бы на Западе. И просто святой мудрец. Родился в 1858 году, закончил свой земной путь в 1931-м. Прожил 73 года, ровно за год предсказав, по преданию, точный день своей смерти. Сам, как в фильме «Не горюй», провел поминальный пир по себе, сам выбрал место для захоронения и в названый день представился. Некоторые ученые считают, что он, знакомый с трудами Авиценны, предварительно сам же себя и забальзамировал, ибо тело его пролежало в открытом саркофаге мазара нетленным 20 лет… В 1952 году в рамках кампании по борьбе с антисоветчиной власти могилу закопали, и лишь в 1989 году имя Жусупа Машхура реабилитировали. В 2006 году в урочище Ескельды недалеко от аула Жанажол вместо простенькой усыпальницы отстроили величественный мавзолей, куда и переместили мощи.
Возможно, Жусуп Машхур был самым образованным казахом своего времени. Все, как положено: сначала — теория, затем — практика. В юные годы обучался в медресе хазрета Камара, после чего совершил фольклорную экспедицию через весь Северный и Центральный Казахстан. Далее поступил в высшее мусульманское духовное заведение — в медресе Кокельдаш в Бухаре. Затем учительствовал в родных краях и совершил продолжительное путешествие в Среднюю Азию — жил в Ташкенте и Туркестане, Самарканде и Бухаре. Был полиглотом: многие его книги написаны на средневековом иранском, он придумал новую казахскую азбуку, основанную на древнеарабской письменности, про русский язык и говорить нечего — общался с академиком Радловым, переписывался с Достоевским, перевел на казахский Пушкина.
Но главное — Жусуп Машхур знал нечто, чему не учат ни в школе, ни в лучших университетах мира. Он был творчески плодовит, почти как Лев Толстой, его литературное наследие насчитывает 20 томов — и все-таки самое впечатляющее его произведение, его ярчайшая «нетленка» — он сам. Жусуп Машхур не умер, он завершил себя — чтоб преподнести многочисленным паломникам кому исцеление, а кому — откровение.
***
Каныш Сатпаев — ученый, геолог. Родился 30 марта 1899 года в ауле номер 4, сегодня носящем его имя. Не дожив пару месяцев до 65-летия, скончался от рака в московской больнице 31 января 1964 года. Похоронен в Алматы; на родине же, в Баянауле, в 1967 году построен его мемориальный музей.
Трудами Сатпаева пасторальная казахская Степь за четверть века превратилась в рудную кладовую Советского Союза, и отчасти это обстоятельство помогло стране победить в ресурснозатратной Великой Отечественной войне. Девять из 10 пуль отливались из казахстанского свинца, который наряду со всей прочей таблицей Менделеева приехал сюда искать в 1926 году выпускник Томского технологического института Каныш Сатпаев. В 1931 году инженер Сатпаев открыл гигантское медное месторождение Большой Жезказкан — и в годы войны каждая четвертая гильза снаряда делалась из казахстанской меди. А когда в 1942 году срочно понадобился марганец для производства броневой стали, академик К.И. Сатпаев за сутки вычислил нужное, доселе никому не известное месторождение Жезды…
Победа над фашизмом была важнейшим историческим предназначением СССР, может быть, нравственным оправданием многочисленных жертв революции, гражданской войны и диктатуры, и, во всяком случае, главной гордостью советских людей. Неудивительно поэтому, что Сатпаев стал самым известным казахом в СССР, «маршалом тыла».
***
Шакен Айманов — артист театра и кино, режиссер. Родился 15 февраля 1914 года в ауле номер 13. Погиб 23 декабря 1970 года в 56-летнем возрасте, сбитый машиной в Москве вскоре после того, как в Доме кино состоялась всесоюзная премьера его последнего фильма «Конец атамана».
Этот детектив, снятый по сценарию Андрея Кончаловского, стал, наверное, самым знаменитым казахстанским хитом в СССР, афишей студии «Казахфильм» — во всяком случае, до роковых 80-х, Цоя и «Иглы». Тот успех, однако — хоть и несомненный — отсвечивал какой-то сусальностью: державный промоушн, выдержанная идеология «революционной романтики», да и сам режиссер к тому времени был увенчан всеми существующими лаврами. А кончина мастера только добавила «Концу атамана» монументальности, итоговости, бронзовости…
Но был в его творческой жизни и другой успех — ажурный и беспечный как вальс. В 1957 году молодой и не украшенный еще лауреатством Шакен Айманов в санаторском парке Туркестанского военного округа снял мюзикл «Наш милый доктор». «Идеологическая задача» у фильма была не ахти какая — просто дать спеть молодым казахстанским певцам, практически эстрадное ревю. А вышел шедевр, серенада солнечной долины, прославившая, кстати, не только режиссера, но и композитора Зацепина (перебравшегося по итогам в Москву), и ставших народными артистами СССР Ермека Серкебаева и Бибигуль Тулегенову… Аналогичное звание за фильм получил и сам Айманов, но это, скажем прямо, нечастный в Казахстане случай, когда даже пэрский титул Народный артист СССР блекнет рядом не то что с фамилией — с именем: Шакен.
Среди этого необыкновенного сада судеб назову еще гиганта, явившегося на свет пусть и в другой стороне, но питаемого источниками Счастливых гор, корнями — из Баянаула.
Чокан Валиханов — путешественник и культуролог, российский офицер и казахский царевич. Родился в ноябре 1835 года, по одной версии — в крепости Кушмурун (нынешняя Костанайская область), по другой — в урочище Сырымбет (Акмолинская область). Важно, однако, и то, что мать Чокана — Зейнеп была родом из Баянаула, являясь дочерью бия Чормана и сестрой Мусы Чорманова, старшего султана Баянаульского округа. Благодаря ей (материнскому прозвищу), собственно, мы и знаем Мухаммеда-Ханафию Шынгыс-улы под звонким именем Чокан. Валиханов не прожил и 30 лет, скончавшись от чахотки (а может, и был отравлен) 10 апреля 1865 года в ауле Тезек, у подножия хребта Алтын-Эмель в Семиречье. Его могила была утрачена и обнаружена вновь в 1957 году, отреставрирована, и рядом с ней установили пятиметровый памятник. А к 150-летию со дня рождения Чокана Валиханова, в 1985 году, в поселках Шанханай (в паре километров от захоронения) и Сырымбет (одном из предполагаемых мест рождения) были построены мемориальные музеи.
Избыток загадок и предположений, сопровождающих рождение и смерть Чокана, не говоря уже о промежутке между этими событиями, характерен лишь для ярчайших пассионариев. И, конечно, почти мессианская популярность Валиханова объясняется не столько талантами исследователя и художника, не трудами ученого и публициста — этого явно недостаточно. Да и его колоритные социальные переодевания — член Русского географического общества, совершивший опаснейшую экспедицию в Кашгарию для выполнения разведзадания царского правительства, получивший за это военный чин штаб-ротмистра, а затем баллотировавшийся на должность старшего султана Атбасарского округа и т.п. — характеризуют его, скорее, как авантюриста, а не героя.
Как ни крути, а без аристократической породы не обойтись. Вкупе с нравственными и интеллектуальными достоинствами Чокана Валиханова белая кость торе, кровь чингизида инсталлировали его как провиденциального лидера нации (не забудьте и о потере суверенитета в ту пору). И кто знает, возможно, из Чокана со временем действительно вышел бы выдающийся казахский патриарх, «степной Соломон», если б он не погиб прежде, в возрасте Давида.
***
Султанмахмут Торайгыров — поэт. Родился 29 октября 1893 года, скончался 21 мая 1920 года от туберкулеза, не прожив и 27 лет. Мавзолей Султанмахмута построен неподалеку от родного аула и озера, которым потомки дали имя в его честь — Торайгыр.
По большому счету, не так уж и важно, каков в личной и общественной жизни поэт: кто он родом, где учился и работал, как жил и даже во что верил. Ведь настоящий дар — от Бога, и лишь вдохновение делает поэта самим собой; остальное — издержки несовершенной человеческой физиологии, похмелье после творческого экстаза. Это к тому, что Султанмахмут много времени тратил на социально-демократическую суету (в годы революции, например, возглавлял местный ревком), да и прожил недолго.
Однако несмотря на раннюю смертельную болезнь, Султанмахмут всласть успел потворить, а лучшую свою вещь роман «Камар-сулу» написал на пике поэтической формы. Когда и он сам, и мир вокруг были уже обречены, но еще наслаждались послевкусием уходящей эпохи — в 1914 году. Мои познания в казахском не позволяют в должной степени оценить красоту слога, но у великого поэта есть верный признак — суровое счастье вовремя оставить мир, как правило — молодым. Хороший поэт — мертвый поэт.
Андрей Губенко