Если бы меня попросили назвать самую совершенную и каноническую пустыню Старого Света, то в памяти незамедлительно всплыли бы картинки Такла-Макана. Ничего более впечатляющего встречать не приходилось. Вечно штормящее море раскаленного песка в гигантской яме Таримской котловины, обрамленное со всех сторон горами, на вершинах которых снег и лед не таят никогда. Классическая территория Смерти
Обратная сторона Луны…
«Перед нами была пустыня, где много злых демонов и горячих ветров. Путешественники, которым приходится с ними встречаться, гибнут все до единого… Единственный указатель пути — высохшие кости мертвецов на песке». Это свидетельство древней китайской летописи.
«Какое-то почтение и суеверный страх звучат при произношении названия великой пустыни», — вторит ему Николай Рерих.
«Нет ни одной тропы, по которой можно было бы пройти пустыню с запада на восток», — поддерживает тон советский географ Эдуард Мурзаев, исследовавший Кашгарию относительно недавно, в начале 1960-х.
Интересно, что примерно ту же мысль высказывал задолго до него Марко Поло: «А пустыня та, скажу вам, великая; в целый год, говорят, не пройти ее вдоль…»
Единственным из классиков, пытавшихся опровергнуть истину, был неутомимый швед Свен Гедин, который 100 лет назад пробовал-таки пройти из Яркенда хотя бы до Хотан-Дарьи — реки, пересекающей пустыню с юга на север. Попытка закончилась плачевно. Самоуверенный и азартный путешественник потерял и караван, и почти всех своих спутников. И то, что сам остался жив, — это скорее влияние его счастливой звезды, нежели следствие какого-то трезвого расчета.
Марианская впадина в центре Евразии
Калифорнийская Долина Смерти в сравнении с Такла-Маканом — все равно что детский сад рядом с какой-нибудь гондурасской тюрьмой. Центральные районы азиатской пустыни до самого последнего времени вообще были сплошным белым пятном. Лишь авиация сделала их более-менее доступными для исследователей. Так что — американцы уже вовсю топтали Луну, а тут, в центре Азии, все еще толком не ступала нога человека.
Имеются, конечно, пустыни куда более обширные и раздольные, но таких недоступных и нарочито враждебных, как Такла-Макан, на Земле, может быть, более и не сыскать. Дождей здесь практически не случается — воздух, проникающий в Таримскую впадину только с востока, приходит уже разряженным от дождей еще над Великой Китайской равниной и донельзя высушенным над Гоби, Ордосом и Алашанем. Снеговые же горы, со всех прочих сторон окружающие Таримскую впадину, вообще смотрятся какой-то насмешкой над формальной логикой.
Интересно, что впадина эта равна по глубине Марианскому желобу в Тихом океане. Но если там, пучина — под толщей воды, то тут — бездна под обломками окрестных гор, слоями наносов и песками пустыни. Неудивительно, что все стекающее в эту ямину с окрестных хребтов впитывается ею как губкой. Под Такла-Маканом скопились целые моря прекрасной и чистой воды — тысячи миллиардов кубометров уже открыты гидрогеологами. А кроме воды — еще сотни миллиардов тонн нефти.
А где находится нефть, там находятся деньги. И на исследования, и на освоение, и на строительство. Благодаря чему пустыню в самой ее недоступной области пересекла первая автодорога, проложенная из Нии в Курлю. По этой-то дороге мне и довелось проехать вскоре после ее открытия.
Заповедник без жизни
Великий Николай Михайлович Пржевальский встречал на краю Такла-Макана такую надпись, вырезанную на коре тополя-тограка. «Кто пойдет здесь первый раз — сделает это по незнанию; если вторично отправится — будет дурак; если же в третий раз захочет идти — то должен быть назван кафиром и свиньей».
Знали древние, как приободрить приунывшего путника!
Видывал я пустыни и в Африке, и на Ближнем Востоке. Бывал в Каракумах и Кызылкумах. Много мотался по пескам нашего Северного Прибалхашья. Заезжал в Гоби. Но такой абсолютной безжизненности, какую застал тут, в Такла-Макане, встречать ранее не приходилось. Как, впрочем, и такого количества песка.
На сотни километров вдоль дороги тянутся одни только барханы. Сплошные барханы. Ничего, кроме барханов. И это «ничего» настолько ничегошное, что ни один след не пересекает эту заповедную территорию, объявленную природой вне жизни. Невольно вспомнились бойкие и веселые барханчики наших прибалхашских пустынь, все заросшие жестким кустарником и поперечерканные цепочками следов от всяких букашек, мурашек, жучков, ящериц, змей, тушканчиков и прочих пустынных жителей.
У Такла-Макана никаких жителей нет. И это, если вспомнить о назойливой вездесущности жизни, способной существовать повсюду на планете, удивительно.
Летом тут вообще-то не до жизни — раскаленный солнцем песок хорош в это время для выпекания яичницы и стерилизации хирургических инструментов. Но я увидал пустыню в апреле. В пору, когда солнце еще жалеет свое тепло. Это позволяет вполне проникнуться Духом пустыни, насладиться ее совершенством и антологической завершенностью. Ведь эти горы песка, кроме всего прочего, еще и бесстрастная аллегория Времени, всепобеждающего и бесстрастного, способного обращать в прах даже самые высокие горы, наиболее крепкие камни и гордые сооружения.
Совершенное Творение
Хотя Такла-Макан примерно таким и представлялся, при виде первых «кум-тагов» (песчаных гор) охватывают невольный восторг и трепет. Бездна затягивает. Хочется безоглядно идти вдаль по сыпкой ряби и наслаждаться этим невиданным доселе проявлением величия Природы. Но дорога продолжает меланхолично течь вспять движению машины. Проходит 100, 200, 300 километров, а окружающее меняется так мало, что, можно сказать, оно вообще не меняется.
Единственный персонаж, оживляющий местный пейзаж, — ветер. Неутомимый труженик, чьими усилиями создаются эти грандиозные песчаные горы и непрестанно «волнуется» это величественное море, в котором нет ни капли воды.
Пустыня — мир без прямых линий и каких-либо углов. Здесь все сглажено, зализано и скруглено. Такой фон очень сильно обостряет состояние одиночества, обреченной затерянности, толкает каждого вглубь себя и начисто лишает ощущения реального времени.
Здесь нет неожиданностей — ничто не ранит взора и не отвлекает от собственных мыслей. Все логично, замкнуто и завершено. В такой пустыне совершенно непередаваемо размышляется о Вечном. Тут, особенно ночью, не только ощущаешь себя необычайно близким к Богу-Демиургу, Промыслителю, но и переживаешь свою изначальную незначительность в Им созданной Вселенной. Свое заповеданное место.
Недаром в русском языке слово «пустынь» имеет прямую созвучность со словом «пустыня». Тут словно до сих пор витает та первородная пустота, у которой пребывал мир до начала Творения.
Под властью «телесмата» и китайских реформ
Очевидно, что места, подобные Такла-Макану, поражая воображение своей недоступностью, зарождали суеверный страх в любом, кто дерзал слишком близко приближаться к границам дозволенного. Одни ощущают тут близость к Космосу и Богу, других постоянно преследует страх перед невидимой глазом, но хорошо осязаемой фибрами «местной властью». Потому-то неслучайно, что лишенная всяческой биологической жизни пустыня вместе с тем оказалась весьма густонаселенной всяческими фантомами, духами, джинами и прочим порождением трепещущего человеческого воображения. Той многочисленной нечистой силой, которая у пустынников-арабов носила собирательное название «телесмат».
Об опасностях, постоянно подстерегающих путников в Такла-Макане, упоминал еще Марко Поло. «Но есть там вот какое чудо: едешь по той пустыне ночью, и случится кому отстать от товарищей, поспать или за другим каким делом, и как станет тот человек нагонять своих, заслышит он говор духов, и почудится ему, что товарищи зовут его по имени, и зачастую духи заводят его туда, откуда ему не выбраться, так он там и погибает. И вот еще что, и днем люди слышат голоса духов, и чудится часто, точно слышишь, как играют на многих инструментах, словно на барабане».
Поблуждавший по пустыне рационалист Свен Гедин тоже пишет о духах, которые, если не укротить их разумом, мутят сознание, и человек долго бродит кругами по своему собственному следу, пока не падает и не умирает от жажды.
Но и здесь, в самых дебрях Такла-Макана, власть все настойчивее переходит из цепких лап страшных духов в крепкие руки китайских материалистов. Сегодня дороги Кашгарии заполнены своеобразной автотехникой: выкрашенной в белый цвет, мощной, на широких проходимых колесах. Нефтяные вышки, качалки и факелы все более настырно вторгаются в исконный мир зноя, барханов и ветров.
Однако не всегда походы за сокровищами в Такла-Макане заканчивались удачно. Но это уже другие истории, которые я вспомню в следующий раз.
(Окончание следует.)
Андрей Михайлов — землеописатель, автор географической дилогии «К западу от Востока. К востоку от Запада.
Фото автора