(Продолжение. Начало в номере 51.)
В прошлый раз я вспоминал о Сухуми своего детства. В 1968 году мы с родителями провели упоительный месяц в субтропическом элизиуме — в тени Кавказских гор, рядом с теплым Черным морем. И та поездка стала своеобразным прологом моего становления и состоятельности в будущем. Что и говорить, и сам Сухуми с тех пор превратился в предмет грез и снов, фокус постоянного влечения. Человеку так свойственна эта естественная тяга — ступить еще раз туда, где ему когда-то было так славно и сладко. Это в одну реку нельзя войти дважды, а в одно море? Про море ничего не сказано.
Опять Синоп
Впервые я возвратился в Сухуми в застойно-благословенные времена в 1985 году — в то самое время, когда реформаторы Советского Союза начали неожиданную борьбу с пьянством (и в конечном итоге проиграли страну!). А я сел в туристический поезд и отправился колесить по железным дорогам страны вместе с несколькими сотнями случайных попутчиков. Маршрут был следующим: Алма-Ата — Ташкент — Бухара — Хива — Ростов-на-Дону — Пятигорск — Баку — Ереван — Тбилиси — Батуми — Сухуми — Гагры — Сочи — Волгоград — Алма-Ата. Как тебе такое, житель СНГ?
Поездка длилась почти месяц. Ночью купированный состав с тремя вагонами-ресторанами двигался, а днем стоял где-нибудь в тупике на очередном вокзале. А пассажиров либо возили по местным достопримечательностям на автобусе, либо предоставляли самим себе.
Случались дни, когда поезд несколько дней шел безо всяких остановок (например, от Волгограда до Алма-Аты ехали три дня). А настал «момент», когда, напротив, пять дней стояли на одном месте. И этим местом был Сухуми, а вернее все тот же Синоп, в котором в те годы у станции Келасури была оборудована стоянка для туристических поездов, прибывавших сюда со всех концов Союза.
Состав присоединяли к водопроводу и канализации и превращали в непритязательный отель. Непритязательный, если смотреть отсюда, из гордого грянувшего, глазами искушенного потребителя. Но в те годы на наших просторах обитало еще совершенно иное племя, для которого мелкие неудобства и неустройства влекли лишь обыкновение «раз плюнуть». А главным тогда было то, что стоянка поезда находилась практически на Синопском пляже, в 200 метрах от моря. Чего еще нужно?
Выражаясь высоким языком поэзии
Город встретил меня как родного. Казалось, что за 15 с лишним лет в нем ничего не поменялось. Союз, хотя уже напрягся, еще не собирался умирать. Толпы отдыхающих, круизные корабли у пирса, забитые загорелыми телами пляжи.
Кляну себя за то, что тогда, расслабившись и разомлев, в Сухуми я окончательно перестал вести дневник. Упоенно бултыхаясь в море и мотаясь по волнам памяти. Набережная, Сухумская гора, музей, ботанический сад, обезьянник, замок Бограта, Беслетский мост, Тбилисское шоссе, ну и, конечно же, сам Синоп с гостиницей, в которой мы жили в 68-м.
Наверное, я не писал дневник еще и потому, что писал стихи. И, быть может, пара вирш из «Сухумского цикла» вполне восполняет информационный пробел эмоциональным. Не Пушкин, конечно, но так... Не Пушкин же!
***
Когда-то, братья Диоскуры,
Прервав дорогу за руном,
Кичась божественной натурой,
Тут заложили первый дом.
С тех пор Эвксинский Понт,
играя,
У гор глубинами ворчит,
И ловят волны дивный вид
Плющом укутанного рая.
Идут века.
Из волн иных,
В своих нейлоновых бикини,
Выходят новые богини —
Резвяся судьбами других.
Благоуханный уголок
Меж гор и водною пучиной…
Прости, читатель, стиль и слог
За архаичность.
Есть причины.
Наш век живет обильем слов
Во славу фабрик и заводов,
Но здесь, у моря, нет углов,
Куда ни глянь — одна свобода.
Здесь хорошо любить и петь,
Под шепот грез стихи слагая.
Здесь скверно только умереть —
В такой дали чужого края.
***
Солнце неба растворилось в солнце моря
И рассеялось, вильнув за горизонт.
Распустился над землею, тени скоря,
Старый черный и дырявый зонт.
В темноте накатывают волны —
Все соединил полночный бриз,
И дрожит,
благоуханья полный,
Терпкий, неостывший кипарис.
А из трав, ласкаемых зефиром,
Словно нот ожившие крючки,
В партитуре вечного клавира
Вырвались на волю светлячки.
В следующий раз я вернулся в Абхазию поздней осенью 2011-го. И… почувствовал разницу.
В городе Сочи — что дни, что ночи
Сухуми завершал большую поездку, задуманную еще на заре моей непоседливой жизни, но осуществленную лишь в зрелости. Это было захватывающее для любого географа путешествие между двумя морями — Белым и Черным, от Кольского до Крымского полуострова. Уже в Крыму, вдохнув взбередивший память аромат Черного моря (а, да будет вам известно, каждое море обладает своим неповторимым запахом), я понял, что должен еще раз побывать в Сухуми. Попрощаться? Может быть, и так. В конечном итоге, что такое крюк в несколько дней, если он позволит тебе встретиться с той счастливой эпохой и тем знаменательным местом, откуда по большому счету и началась та извилистая дорога, по которой ты с таким азартом шагаешь к своему финалу?
Керченский пролив и тогдашнюю госграницу (Крым еще был «не наш») я пересек вечером на пароме, потом попуткой добрался до Геленджика, где сел на рейсовый автобус, в котором, укачанный бесконечными поворотами горной дороги, и скоротал ночь. А утром (опять?) был уже в Сочи.
Большой Сочи выглядел как большая стройка — все перекопано и перерыто, везде торчали башенные краны, на забитых дорогах и улицах — автобусы и легковушки вперемежку с большегрузными самосвалами и бетоновозами. Яркие каски на головах субъектов непонятной национальной принадлежности. Судя по всему, самый модный и ноский головной убор сезона.
И ночи в городе Сочи могли серьезно расстроить поклонников шуток-прибауток. Вовсе они и не казались темными. При взгляде на все это вавилонское стройкотворение не сразу и осознавалось, что перед тобой, вообще-то, город-курорт. И если в старом центре шел обычный капитальный евроремонт, то в сторону Адлера все буквально кипело и искрилось сварочными огоньками. И росло на глазах. Еще бы ему было ни расти на таком финансовом поливе и мотивационных удобрениях! Сочи готовился к Олимпиаде, которую Россия ждала так долго.
Электрички в Сухуми давно не ходят. Их отменила прокатившаяся по Абхазии война. Потому до границы приходилось добираться на маршрутке.
Псоу: с тачками — сюда, с тачками — туда
Еще одна граница встретила своими новыми реалиями. Рубеж между Россией и Абхазией проходит по речке Псоу. И это самое узкое место, в которое, несмотря ни на что, устремляется каждый день значительная часть населения непризнанной страны. Потому что других выходов из своего изолированного пространства Абхазия попросту не имеет. Нетрудно догадаться, какое столпотворение творилось тут на паспортном контроле. (Особенно на российской стороне!)
Под мостом текла замиренная равниной горная река, а по мосту — два бурных и разнонаправленных людских потока. Поздней осенью в них преобладают жители Абхазии, которые сновали туда-сюда с узкими тачками, способными просочиться через тесные проходы. В основном женщины. Начался сезон мандаринов, и тот поток, что тек из Абхазии, имел характерную оранжевую окраску.
Сбыв за границей коробки с цитрусами оптовикам, женщины с пустыми тачками тут же пристраивались в хвост возвращающихся на родину. И так — по несколько раз в день. Жить-то ведь чем-то надо. А жить-то особо и нечем. Летом спасают туристы. А в холодную пору, когда на море «мертвый сезон», мужчины таксуют, а женщины занимаются такой вот приграничной торговлей.
Микроавтобус, следующий до Сухуми, забит под завязку. Так что через тонированные и запотевшие окна Абхазию почти не видно. Иногда только проскальзывают клочки зеленых гор, разливы голубого моря, бурные речки и... многочисленные мемориалы павшим героям последней войны.
Скорее догадываюсь, чем вижу, что вдоль шоссе проплывает Гагра, мелькает поворот на Пицунду, судя по серпантину (с характерным названием Тещин язык), проезжаем Новый Афон. По памяти и длинному спуску определяю, что спускаемся к Сухуми.
Счет потерь
Город-мечта встречает пустыми глазницами зданий и расстрелянными стенами. И мерным, но каким-то напряженным шелестом волн. Прибой на безлюдном пляже меланхолично перелистывает свою бесконечную повесть. Память невольно волнуется под ропот волн рябью тревожащих воспоминаний. Временами, правда, с другой стороны налетают, перекрывая и безжалостно сметая образы далекого прошлого, неожиданные и жесткие валы безжалостной яви.
Несмотря на то, что со времен военных событий в Сухуми прошло уже почти два десятилетия, четверть города все еще лежит в руинах. И хотя они уже не выглядят столь вопиющими — буйная субтропическая растительность завуалировала следы разрушений, эти сухумские руины явили самую заметную составляющую городского пейзажа 2011 года.
Иду по городу и никак не могу свыкнуться с пустыми глазницами домов и исполосованными автоматными очередями и осколками стен. И даже отчего-то начинаю волноваться, когда картины разрушения исчезают из поля зрения. Правда, это непонятное волнение улетучивается тут же — стоило только поводить глазами, и взгляд «успокаивался», натыкаясь на какой-нибудь очередной притаившийся след ординарного человечьего изуверства.
В руинах не только самые масштабные здания города вроде Дома Правительства и знаменитой в прошлом гостиницы «Абхазия». Но и масса старых, еще дореволюционных особняков. А некоторые многоквартирные дома советской эпохи представляют собой контаминацию состояния города. Например, в пятиэтажном доме отдыха, где я остановился, лишь одна сторона принадлежит отдыхающим, а другая, с выбитыми окнами — ветру…
Но я-то приехал в Сухуми за памятью. И в этом отношении поездка состоялась вполне. Ком горечи то и дело подступал к горлу. Я бродил по полуразрушенному городу и всюду натыкался на руины собственных воспоминаний…
От базара, где выдохнула пассажиров безразмерная маршрутка и где городская суета достигает апогея, совсем недалеко до моря, вдоль которого тянется длинной дугой Приморский бульвар, огибающий сонную и просторную Сухумскую бухту. Отгороженный от города стеной вечнозеленой растительности, этот променад мог бы олицетворять мир и покой. Но... В другое время или в другом месте.
Вдоль залива, неспешно вбирая в себя осколки прошлого, бреду знакомым с детства маршрутом: минуя притопленные камни античной Диоскурии и безжизненный силуэт знаменитого когда-то пирса-ресторана «Амра», безмолвный причал для круизных лайнеров и затянутый декорациями скелет знаменитой гостиницы «Абхазия». Пляжи безлюдны, но еще более пустынно море, по которому ничего не плавает. Заклятость его подчеркивает затопленный катер на рейде — нежданный насест для бакланов и чаек.
Иду дальше, считаю потери и радуюсь встречам. Не могу сдержать волнение. Вот сейчас должны появиться Грифоны возле Абхазского театра — популярный сухумский фонтан-символ. Грифоны живы! И все так же плюют из разверстых пастей струи холодной воды.
Зато нет Кости-грека, чья кофейня была где-то тут же. Как душевно в ожидании кофе, которое он варил в турках, утопленных раскаленным песком, можно было поговорить с ним обо всем. Даже о том, что тебя никогда не интересовало. О футболе, например. Вечного грека больше нет?
Однако вальяжные абхазцы все так же кучкуются у белоснежной колоннады. И заняты все тем же — стучат костяшками домино и разговаривают... о футболе.
Сухуми в 1968 и 1985 годах. Разница заметна только в авторе
Андрей Михайлов — землеописатель, автор географической дилогии «К западу от Востока. К востоку от Запада»
Фото автора