Если откровенно, то в Шанхай меня никогда особо не тянуло. Как не тянет отчего-то в Нью-Йорк, Торонто, Мельбурн, Хельсинки, Бразилиа и прочие города без особой истории. И хотя суета и масштабы мегаполисов привораживают миллионы посетителей — это еще не повод для непременной поездки туда.
Да был там, был! Правда, это случилось довольно давно, почти 20 лет назад, что, по нынешним китайским темпам, пропасть. Но контуры того Шанхая, который потрясает своими масштабами всякого заезжего сегодня, тогда уже вполне себе читались. А статус той поездки — я попал в группу постсоветских журналистов по приглашению МИД КНР — позволил мне увидеть многое из того, что остается невидимым для ординарных туристов.
Еще раз о китайских церемониях
Почти в каждом знаковом городе КНР я слышал от жителей лукавую сентенцию, что это еще, дескать, не Китай. Чтобы познакомиться с истинным Китаем, нужно непременно ехать отсюда, ну, хотя бы… Далее, как правило, следовало название другого населенного пункта, где китайский дух — данность и исконность. Самое интересное, что, достигнув того самого исконного пункта, ты непременно вновь слышал от кого-нибудь, что и это «не Китай».
Все это сильно напоминает старые китайские церемонии, когда при встрече важно было как можно ниже словесно распластаться перед оппонентом. Чем ниже, тем лучше.
— Как ваше почтенное имя, господин?
— Меня зовут просто Ли. А как ваше благородное имя?
— Мое жалкое имя — Лин. В каком городе возвышается ваш знатный дом?
— Мое безвестное жилище стоит в Шанхае…
И так далее.
Кстати, о Шанхае. Шанхай — своего рода символ Китая. Потому что именно у этого города в течение нескольких десятилетий (в конце XIX — начале XX столетия) было самое известное местное название для Запада. Но Шанхай был не только самым известным, но и самым посещаемым европейцами. Именно с тех пор за ним и потянулся шлейф «некитая».
Шанхай — не Китай?
Если брать кондовый конфуцианско-буддо-даосский («синкретический») Китай, то тут вы действительно не обнаружите каких-то ярких древних проявлений. Но если смотреть на Серединное государство как на один из цивилизационных центров человечества, то Шанхай как раз окажется на самом острие китайского движения в будущее.
Визитка КНР
Надо признать, что уничижительные нотки, характерные для времен начала реформы, в нынешнем Китае стали анахронизмом. Для современных китайцев Шанхай имеет совершенно другое значение, нежели для их предков еще во втором-третьем поколениях.
Как только рядовой житель Поднебесной узнает, что ты приехал в КНР не впервые, следует неизменный вопрос на засыпку: «А в Шанхае ты бывал?». (И тут тот же!) Акцентирую, не в Пекине, не в Гонконге, а именно в Шанхае. Это даже не вопрос, а своего рода пароль. От твоего отзыва будет зависеть, сохранишь ли ты в глазах собеседника свое лицо путешественника-китаеведа или нет.
Благоговейное и трепетное отношение китайцев к Шанхаю хотя во многом и непонятно поклоннику традиционной китайской культуры (в Шанхае, собственно, она вообще-то очень мало ощущается), может найти свое разумное объяснение.
Издревле китайца разрывали две силы. Незыблемое прошлое со всеми родовыми могилами, алтарями предков, почитанием древних императоров, поклонением перед мудростью старших — это была основа, заставлявшая постоянно оглядываться назад. А светлое будущее, в котором можно реализовать веками неосуществляемые мечты, достичь вершин прогресса, слиться в объятиях с прочим населением земли (да так, чтоб у него все косточки хрустнули!), манило вперед.
Так вот, Шанхай — форейтор, который уверенно шагает (под красным знаменем!) на полшага впереди остального Китая, как раз и стал символом будущего для всей остальной страны. Он первым открылся миру (с помощью британских канонерок), первым воспринял европейскую промышленность, архитектуру и образ жизни, первым принял коммунистические идеи (тут в 1921 году была создана китайская компартия), первым начал культурную революцию, первым ступил на путь реформы.
«Шанхайские» в высшем китайском руководстве одно время были тем же, что «питерские» — в высшем российском. Понятно, что такой город уже в силу одного этого будет знаковым центром страны.
Но Шанхай отнюдь не город-вывеска. Его промышленный потенциал таков, что бюджету этого экономического монстра (только экспорт произведенной тут продукции в прошлом году составил 688 миллиардов долларов США) могут лишь завидовать многие страны, например, члены Шанхайской организации сотрудничества.
В индустриальном плане город, следуя своему правилу, также опережает остальной Китай. Он полигон, на котором обкатываются новые экономические схемы, испытываются самые современные технологии, создаются наиболее передовые системы управления.
История с географией
На фоне большинства других крупных городов Поднебесной Шанхай, крупнейший мегаполис Китая, действительно выглядит нескромным выскочкой. История его вовсе не теряется в седой древности, свой городской статус он обрел вместе с крепостными стенами лишь в 1553 году.
Из школьных учебников географии мы помним, что город расположен на месте, где великая Янцзы впадает в Восточно-Китайское море. Это подтверждается его изображениями на картах в атласах.
Но на самом деле ни Голубой реки, ни моря из Шанхая не видно. Но и с тем и с другим он связан через Хуанпу — последний правый приток Янцзы, глубина которого позволяет заходить в город небольшим океанским пароходам.
А то, что Шанхай возник не на берегу моря и не на берегу самой длинной реки Азии, обосновано. Великие реки Китайской равнины по своей коварной природе издревле несли с собой самые великие разрушения, а море исстари кишмя кишело пиратами и разбойниками.
Несколько веков Шанхай, тихо посапывая, был на вторых ролях. Потихоньку развиваясь как удобный морской порт и текстильный центр, обслуживавший потребности Ханчжоу, Сучжоу и Нанкина. Так бы тихо все и продолжалось, если бы власти Поднебесной по неосторожности не запретили цивилизованным британцам ввозить в Китай опий из Индии. Такого Европа не прощала!
Шибко пушистый Запад
Опиумные войны, а еще более – события, с ними взаимосвязанные, стоят того, чтобы помнить их лучше. Потому что они как нельзя более красноречиво и правдиво демонстрируют истинное отношение Запада и Востока.
То зло, которое ныне с такой настойчивостью угрожает самой Британии, их недалекие предки, напротив, азартно приветствовали в Китае и насаждали с помощью любимых аргументов — штыков и канонерок. Понятие зла ведь имеет свою материальную цену и опирается на особенности момента. Пока оно было далеко и приносило империи лишь баснословную прибыль, отношение к нему оставалось совсем иным, нежели сегодня, когда со всем этим приходится сталкиваться и безуспешно бороться на своем туманном острове.
История того, как Британия с помощью своих Вооруженных сил «держала на игле» хронически перенаселенный Китай, — верх политического лицемерия, но она весьма типична в отношении «просвещенных цивилизаторов» ко всяческим недоразвитым «азиатам» и «неграм».
Экономическая формула этого коммерческого предприятия, приносившего Лондону колоссальные сверхприбыли, была проста до предела. На плантациях в своих индийских колониях Британия выращивала мак, а произведенный из него опий продавала в портах Китая.
В Индии целые районы по берегам Ганги оказались перепрофилированы под возделывание сизого цветочка. Вот как описывает положение дел Александр Ротчев, ориенталист и писатель XIX века, бывавший и в Русской Америке, и в Туркестане, и в Индии. Одна из его книг имела говорящее название «Правда об Англии и сказание о расширении владений ее во всех частях света».
«Там, где земля удобна для посевов мака, его разведение поставлено жителям в непременную обязанность. Правительство англо-индийское раздает задатки райотам, земледельцам… Волею или неволею райот, получивший задаток правительства, должен сеять мак. Таким образом, он становится отравителем по приказу, и горе ему и семейству его, если он вздумает утаить что-нибудь от посева…» О прибылях Ост-Индийской компании красноречиво свидетельствует факт выплачивания ею «отступных» французам. Чтобы те не совались на китайский опиумный рынок и не подрывали монополию, британцы платили им ежегодно до миллиона франков.
В «довоенные» времена, с 1816 по 1839 год, количество поставляемого в Китай наркотика выросло с 3210 до 34 тысяч ящиков, то есть удесятерилось! Когда же после долгого ропота цинское правительство конфисковало-таки 20 291 ящик опиума в Кантоне, разгневанная таким посягательством на свои экономические интересы Британия потребовала возмещения ущерба на три миллиона фунтов (18 миллионов серебряных рублей). А для подкрепления справедливости своих требований летом 1840 года ввела флот на рейд Макао. Началась Первая опиумная война.
Итог этих пиратских войн красноречиво подвел Иван Гончаров, побывавший в Китае в 1853 году на ставшем знаменитым фрегате «Паллада». Вот что пишет классик русской литературы про опиум, который оказался единственным конкурентоспособным «европейским» товаром на китайском рынке: «За него китайцы отдают свои чай, шелк, металлы, лекарственные, красильные вещества, пот, кровь, энергию, ум, всю жизнь. Англичане и американцы хладнокровно берут все это, обращают в деньги и так же хладнокровно переносят старый, уже заглохнувший упрек за опиум».
Американцы? Ну а как же без них?!
Разразившаяся война, известная в истории как Первая опиумная, закончилась победой европейцев и подписанием в 1842 году печально знаменитого Нанкинского договора, узаконившего ввоз наркотиков и «окрывшего» Шанхай для свободного въезда наркоторговцев — благородных представителей просвещенной Европы. Очень скоро Шанхай стал «Парижем», обустроился вполне по-европейски, а на воротах его парков появились надписи иероглифами «собак и китайцев не гулять».
До 1900 года европейцы «инвестировали» в развитие Шанхая 750 миллионов долларов. Это была не нынешняя худосочная зелень. Но и не гуманитарная помощь развивающейся стране. А всего-то небольшой процент от доходов, полученных с наркоторговли. Которая заодно стала основой для совершенствования демократии в Британии и ряде других форейторов прогресса.
Андрей Михайлов — автор географического романа «Казахстан» и дилогии «К западу от Востока. К востоку от Запада». Фото автора