(Начало — в предыдущих номерах.)
Закончить повествование о Пекине столь же сложно, сколь легко его начать. Но автора утешает то, что в данном сериале он вспоминал в основном свои первые впечатления о китайской столице, почерпнутые четверть века назад. Так что поводов отправиться туда у нас будет впереди предостаточно. Ну а сегодня, заключая цикл, хочу вспомнить некоторые достопримечательности, которые произвели на меня впечатление ничуть не меньшее, чем Императорский дворец (о котором также расскажу как-нибудь после).
Мудрец, вознесшийся на небеса
В северо-восточной части Внутреннего города на тихой патриархальной улочке я отыскал редко посещаемый туристами храм Кунмяо. Несмотря на то, что ныне там располагался музей, китайцы приходили туда как в кумирню, приводя своих отроков, простираясь ниц перед алтарем и оставляя нехитрые подношения на специальном «престолике».
Кунмяо — это бывший столичный храм Конфуция, где сам Богдыхан, сын Неба, дважды в год приносил в Зале великого совершенства жертву перед заупокойной табличкой Учителя нации. А затем в расположенном рядом, за оградой, государственном училище (где позже расположилась городская библиотека) император проводил ученый диспут с первейшими мудрецами своей державы.
Значение Конфуция для Поднебесной можно уподобить значению Маркса и Ленина (вместе взятых) для советской страны. Одно отличие: Советский Союз не просуществовал и века, а Китай со времен Конфуция живет уже в 26-м столетии. Идеи Кон Фу-цзы все это время не только определяли методы и стиль руководства страной, но и пронизывали все сферы обыденной жизни китайцев. Думаю, не ошибусь, если скажу, что и до сих пор КНР живет во многом по заветам Конфуция. И это не афишируется лишь потому, что для самих китайцев составляет обыденный элемент въевшихся в души традиций, а иностранцам гораздо интереснее приобщаться к более эффектным «тайнам Шаолиня» или постигать «секреты фэн-шуя».
Здесь, в храме Кунмяо, в первом дворе установлены две сотни одинаковых мраморных стел, испещренных иероглифами. Это своеобразная «книга почета», где запечатлены фамилии 51 624 ученых «цзиньши», каждый из которых умудрился сдать государственные экзамены в столице. Бродить среди этих покрытых мириадами иероглифов стел можно долго.
В тени патриархов
Но еще дольше можно просидеть на скамье в следующем дворе (а каждый местный храм — это анфилада дворов) под испытующими взорами уродливых каменных черепах, выглядывающих из открытых павильончиков с охристыми черепичными крышами. На панцире каждое из чудищ держит мраморный столб с вырезанными свидетельствами — перечнем воинских доблестей древних. Сверху безмолвно нависают чудовищно древние, наполовину иссохшие кипарисы.
Если вас когда-то занесет в Пекин и вы не поленитесь побывать в Кунмяо, обратите внимание на эти кипарисы во втором дворе храма. Здесь есть патриархи, которым от роду уже семь веков, и они помнят еще закат империи монголов. Одни уже мертвы и остались стоять в виде посеребренных временем скелетов, другие мертвы наполовину, третьи еще и не думают умирать. Но все они сохраняются, вызывая какое-то необыкновенное благоговение, почти религиозное чувство. Деревья-патриархи, охраняющие покой патриарха человеческой мудрости.
Тут хорошо неспешно ворошить прошлое. К примеру, вспомнить доблестных монголов, которые когда-то всуе, покорив полмира, решили прибрать к рукам и Срединное государство. Где-то они нынче, те монголы? А Китай всегда был, есть и будет, покуда живо человечество. На «своем месте». И во многом это заслуга Конфуция, выдумавшего такую систему управления, до которой весь мир худо-бедно дотумкался только в Новой истории.
Но мне под кипарисами Кунмяо почему-то вспоминались вовсе не монголы. А «уединенный дуб» в Михайловском и искривленные от времени 2000-летние маслины в Гефсимании. И мнилось, что между всеми ими, этими кипарисами, пушкинским дубом и христовыми оливами, есть какая-то незримая и непонятная связь. Какая? Если бы я знал наверняка, то не просидел бы столько времени в тени патриархов, тишине старого храма Конфуция.
Экзамен длиной в жизнь
Еще в те времена, когда парижане решали проблемы легитимности власти с помощью привычных дубин, а американцев вообще не существовало в природе и Манхэттеном владели законные владетели — индейцы, в Китае уже разрабатывались строгие принципы назначения всех чиновников на должности по заслугам, и только после сдачи ими соответствующих экзаменов. И эта аттестация была не чета той, которой иногда пугают наших госслужащих! Никакого кумовства, никакой семейственности! Экзамены были многоступенчатыми: низшие — в уезде, высшие — в столице.
О том, что пройти конкурс было непросто, знает каждый, кто хоть чуть-чуть знаком с классической китайской литературой, непременным героем которой является «студент», готовящийся к сдаче экзаменов. Некоторым студентам было по 70-80 лет. Многие так и умирали, не пройдя ни одной ступени. Но зато перед теми, кто добирался до конца (и чье имя выбили на стеле в Кунмяо), открывались все дороги Поднебесной, а самый умный по результатам каждой «сессии» удостаивался встать рядом с Богдыханом.
Однако для простых китайцев философские доктрины Кон Фу-цзы оставались привычной основой общежития и юридических норм. О них мало задумывались в силу их древности. А сам Конфуций после смерти стал… божеством, занял свое место в перенаселенном китайском пантеоне, по всей стране появились храмы, где духу великого ученого регулярно приносились в жертву бычки и свинки.
Храм белых облаков
Несмотря на то, что Конфуцию поклонялись так же, как и многим другим божествам, и так же регулярно приносили жертвы его духу, западные ученые до сих пор не могут толком определить, к чему причислить «феномен конфуцианства». Большинство склонно относить его не к религии, а к этической системе, государственной идее. Хотя для самих китайцев, столько столетий живших по заветам великого философа, эти споры не имеют значения. Да и нужно ли так уж пыхтеть и расчленять неделимое? Моисей, Будда Шакьямуни, Христос, Мухаммед… Разве это не того же масштаба фигуры? И если человечество обессмертило их со временем, так это исключительно в силу их особых заслуг. То же и с Конфуцием.
Другое дело, что древнекитайский мудрец не стал в Поднебесной единым и единственным Господом. Более того, в силу своих государственнических особенностей он почитался только образованными классами. А вакуум, оставшийся вне сфер интересов Конфуция, заполнило великое множество разномастных божеств и духов, не имеющих ничего общего с его философско-этической системой.
Самой же «народной религией» считается своеобразное духовно-психическое рагу, объединенное под шапкой «религиозного даосизма». Философский даосизм появился практически одновременно с конфуцианством и сразу стал его антитезой. Полнейший и последовательнейший антагонист Кон Фу-цзы — другой китайский мудрец Лао-цзы создал свою философию на принципах отрицания всех постулатов и ценностей оппонента.
На Западе с его демократическими тенденциями это привело бы к жестокой и беспощадной религиозной бойне до полного уничтожения одной из сторон. А в Китае все закончилось как обычно — даосизм дошел до наших дней еще более целостным, чем конфуцианство. Хотя, если честно, та религиозная система, которая известна ныне под названием «даосизм», с учением самого Лао-цзы о Великом Дао давно не имеет почти ничего общего. А сам Лао-цзы давно стал таким же почитаемым божеством, как и его духовный противник Кон Фу-цзы.
Чтобы понять сложность и противоречивость религиозного даосизма, нужно непременно побывать еще в одном из древнейших храмов Пекина — Кумирне белых облаков, которая с VIII века стоит в центре древнего, еще домонгольского города. Что интересно, храм Байюньгуань, принадлежащий секте Лунмэнь (Ворота дракона), до сих пор является действующим. Волосатые (в отличие от лысых последователей Будды) монахи — непременный атрибут этого комплекса, состоящего из дворов, садов, павильонов, дымящихся курильниц и фигур свирепых охранителей. О непростом характере даосской веры говорят многочисленные идолы и персонажи, которым приходят поклоняться сюда поклонники. Зал Яшмового императора, Зал восьми бессмертных, Зал богинь-исцелительниц, Сад бессмертных, Павильон хранителей — вот названия лишь некоторых элементов храма.
Очень любопытен Зал божеств 60-летнего цикла, обставленный большими раскрашенными фигурами важных китайцев в праздничных халатах, каждый из которых отвечает за свой год в 60-летней карусели (Железный заяц, Синяя обезьяна, Земляная собака и пр.). Если у вас есть пожелание к своему годовому патрону, то это легко можно сделать, отыскав соответственную фигуру и засунув в специальный ящичек записку с пожеланиями себе любимому. Для большей действенности просьбу нужно подкрепить небольшой жертвой в кассу самого монастыря. И тогда счастье (в следующие 60 лет) непременно улыбнется вам всеми своими зубами!
Недалеко от Неба
Неискушенного туриста часто вводит в заблуждение разница понятий. Зная, что в Пекине есть некий «дворец», он представляет некое вычурное строение под выгнутой крышей и вовсе не думает, что это целый город с сотнями зданий и всей инфраструктурой. Точно так же и с понятием «храм», порождающим образ какого-нибудь знакомого собора в родном городе. А китайский храм — это опять же целая конгломерация построек, занимающая иногда площадь, равную среднеевропейскому городишке.
Яркий пример — Храм неба в Пекине. Если бросить взгляд с пролетающего над столицей КНР спутника-шпиона, то внимание обязательно привлечет большое зеленое пятно в юго-восточной части старого города. По площади оно даже превышает размеры строгого периметра дворца Гугун. Это пятно и есть Тяньтань — Храм неба, наиболее сохранившийся из четырех «великих императорских алтарей».
Сын этого самого Неба, имеющий «небесный мандат» на царствие в Поднебесной, был ведь не только монархом, но и верховным жрецом, единоличной прерогативой которого (и обязанностью!) являлось моление за благо державы перед вышними силами и святыми авторитетами. Раз в год теократ обращался к духу Земли, дважды — к духам-покровителям и Конфуцию, пять раз — к предкам и трижды — к духу самого Неба. Основными ритуалами в Тяньтане были жертвоприношения Небу в день зимнего солнцестояния, молебен об урожае перед посевной и молитва о дожде в начале лета.
Как и все пекинские храмы, биография Тяньтаня полна коллизий и причудливых изломов. В его истории есть и драматичные пожары, и эпизод разграбления просвещенными европейцами, и попытка построить на его месте аэродром, и даже сюжет из жизни советских разведчиков (говорят, что тут встречался с резидентами легендарный Зорге). Потому-то у этих древних строений и патриархальных кипарисов всегда есть место для чего-то нового и неожиданного. Сюда приходишь, зная наперед, что обязательно откроешь для себя нечто сокровенное, а уходишь, зная точно, что большая часть заветного так и осталась невиданной. Это очень характерно для всех подобных мест, в которых слились воедино их значимость и знаковость.
Каждый раз в Пекине меня тянет собраться утром пораньше и пойти в этот старый кипарисовый парк, который окружает всемирно известный комплекс. Бывший главный императорский алтарь — несомненно, интереснейший памятник, достойный внимания и осмысления. Но «вера императоров» сегодня в прошлом. Тяньтань утратил свои сакральные функции, но не жизнь! Ныне он обрел иное качество. Чтобы понять это, достаточно взглянуть на то массовое действо, которое разворачивается каждое утро на фоне древних алтарей и кипарисов. Действо, которое можно назвать «всенародной зарядкой» или национальным «спортивно-оздоровительным гулянием».
Кажется, здесь каждый занят лишь собой и каждый отдан лишь своему. Но это иллюзия. Напротив, всякий, кто только возжелает, может присоединиться или встать рядом независимо от своих способностей и не спрашивая разрешения. Каждый может расцвести по-своему среди других. А вот заметят ли твое цветение окружающие в такой необозримой толпе, это уже другой вопрос. Это ведь Китай…
Фото автора