В прошлый раз мы познакомились с удивительной находкой археологов на каспийском берегу близ Актау. Поселением Коскудук со следами явного проявления архаичного змеиного культа. Имеющего очевидное сходство с подобными проявлениями в самых разных частях планеты. Подогревает интерес к уникальности находки археологов и факт того мизерного значения, которое имеют реальные змеи на территории современного Мангыстау.
(Продолжение. Начало по ссылке)
Змей нет, а культ есть?!
За все поездки (а мне приходилось забираться в самые безлюдные районы Мангышлака) я не встретил тут ни одной змеи (если не считать заспиртованных уродцев в музее). И это вообще характерно для чарующего загадками края.
«Нет, немного змей на Устюрте. Мы думали, увидим их больше. Подсчитываем. Не для учета, а для общего представления. За полтора месяца в самых диких местах западного чинка Устюрта было встречено три пятнистых полоза, два поперечнополосатых, шесть четырехполосых, один восточный удавчик...».
Это из рассказов писателя-натуралиста Виктора Мосолова. Заметьте, что среди вышеперечисленных находок зоологов нет ни одной ядовитой змеи!
Тем не менее культ змей, вернее его отголоски, существовал тут еще сотню с небольшим лет назад. Этнограф из Любека Рихард Карутц приехал на Мангышлак изучать туркменов в 1903 году. Но туркменов-то он тут почти и не обнаружил. К тому времени местные казахи-адаевцы уже имели явный перевес в старинном территориальном споре со своими извечными супостатами за обладание этими землями. Зато Карутц оставил нам одно из редких свидетельств существования пережитков, связанных со змеиными страстями более древних эпох.
Один из местных жителей показал немцу таинственную пещеру, классическое логово Змея Горыныча.
«В этой пещере живет змея такой величины, как те большие змеи, что едят людей, и у этой змеи огромные сокровища. Есть там еще большой глубокий колодезь, самый большой из колодцев. Из этого колодца дует по временам такой ураган, что ни один человек не может тогда пройти мимо пещеры».
Карутц с проводником-казахом проник в пещеру, но ничего не нашел. Что не помешало, однако, проводнику по возвращении рассказать в родном ауле об «огромной змее, стерегущей сокровища». Таким образом и продлевалась жизнь тем извилистым образам, которые появились на берегу Каспия у Актау шесть тысячелетий назад. А может быть, и ранее.
Хотя, судя по всему, змей, стерегущий сокровища, — это несколько иной персонаж сакральной истории человечества, нежели та парочка, которая засветилась возле Коскудука.
К нашим змеям мы еще вернемся. А пока полезем в пещеры. Тем более что пещеры Мангышлака — это своеобразные хранилища заветных кодов человечества. Чтобы добраться до ближайших, далеко ходить не нужно.
На краю плоской земли
Кое-кто из особо продвинутых детей цифрового гламура картинно мыслит, что Земля — плоская. Что ж, если это и заблуждение, то не лишенное житейской логики. Не случайно именно оно много веков господствовало в мировой географии.
Еще во времена Синдбада-морехода все корифеи знали, что, если не убояться расстояния, можно добраться до самого края этой плоской Земли. Чтобы, протиснув голову сквозь упругие субстанции небесной сферы (прилегающей тут к самой земле) и заглянув в пропасть мироздания, увидеть то, что откроется взору только там. За краем.
Только вот где он — этот край? Может быть, на Мангышлаке? Может быть.
Хотя, если вглядеться попристрастнее, тут обнаружится, скорее, не край земли, а множество кривых и темных закоулков, напрямую пронизывающих земную плоскость. Весь полуостров — от берегов Каспия до обрывистого чинка Устюрта испещренный пещерами, изрытый рытвинами, изъеденный кавернами и запечатленный следами титанической деятельности – классическое обиталище джинов.
Будто потрудился тут когда-то задорный стройотряд великанов-стахановцев или залетная бригада скульпторов-авангардистов, приглашенных Создателем специально ради того, чтобы изукрасить и оживить обнажившееся после Всемирного потопа сухое дно первобытного моря.
И уж они постарались!
Пленэр великанов
В официальной науке эти джины хорошо известны и называются геологическими агентами. Жаркое солнце, зимняя стужа, жесткие перепады температуры дня и ночи, стремительные дождевые потоки и острые, пронзающие камень, ветра. Да и трудились они над идеальным материалом — ракушечником, мелом, известняком, ваяя и высекая неповторимую природную архитектуру Мангыстау.
И не только видимую на поверхности, но и сокрытую от случайного взора глубоко под землей. Ведь, как и любая другая карстовая область, Мангышлак имеет под собой еще и разветвленную подземную составляющую. Можно со всей очевидностью сказать, что местные подземелья еще только ожидают своих исследователей. Это непаханое поле для исследований, хранящее, уверен, множество волнующих загадок и неожиданных открытий.
О всемерности карстовых явлений на Мангышлаке свидетельствует то, что ближайшие пещеры находятся непосредственно в областном центре. Впрочем, появились они тут, в толщах мыса Мелового, гораздо раньше, чем наверху появился город Шевченко.
Но карст распространяется много шире многочисленных провалов, пещер и воронки. Одно из его порождений — уникальный географический объект, который вместе с Каспием можно отнести к самым весомым природным памятникам земли.
На самом дне самой глубокой пропасти
Карагие — самая глубокая сухая яма в Казахстане. Отметка ее дна — 132 метра ниже уровня Мирового океана, ставит ее на третье место в Азии после занимающих первое и второе место впадин Мертвого моря (минус 402 метра) и Турфана (минус 154). А в мировом рейтинге Карагие спорит за четвертую-пятую строчку с египетской Каттара.
Не знаю, как там в Египте, но на Мангышлаке процессы, способствующие естественному углублению впадины, продолжаются. И способствуют им, по мнению ученых, те самые карстовые явления, которые буквально проедают здешнюю землю во всех направлениях, словно невидимые земляные черви. Неудивительно, что подточенная «ходами» поверхность проседает и опускается с каждым годом все ниже и ниже.
Интересно, что многие жители Мангышлака бывают на дне Карагие по нескольку раз на день. Но вовсе не из желания полюбоваться раритетом и любви к геоло
Пейзажи, подобные тем, что открываются взору на дне Карагие, принято сравнивать с лунными. Вряд ли сравнение исходит из уст тех, кто в самом деле побывал на спутнике Земли. Хотя, несомненно, в пору летнего зноя, когда вся колоссальная яма (протянувшаяся в длину на 40 километров!) заполняется раскаленным туманом, состоящим из известковой взвеси и солончаковых испарений, есть в ней что-то зловеще-феерическое. Однако самое дно впадины покрыто вечнозелеными кустами селитрянки и тамариска, а над ней часто громоздятся мутные груды облаков. Вряд ли мы увидим все это на Луне.
Мало что тут напоминает про топонимическую характеристику. Карагие — Черная пасть. По крайней мере, ничего черного в этом царстве серых известняков и желтых пухляков не видно. Впрочем, и пасть представлена только осклабившейся нижней челюстью. Но топонимы не всегда соответствуют прямому облику объекта, часто это лишь поэтическая метафора, докопаться до корней которой практически невозможно. А с поэзией географических названий могут спорить разве что члены ономастических комиссий.
Ловчие ямы цивилизации?
Я не случайно так долго задержался на геологических особенностях Мангышлака в материале, посвященном более истории человечества. Мне довелось бывать во всех крупнейших бессточных впадинах Азии. И вот что бросилось в глаза — как в Турфанской ямине, так и в котловине Иордана — Мертвого моря. Необычайный консерватизм культуры и ее носителей.
Великие впадины, населенные особо упертыми людьми, словно гигантские этнографические ловушки, аккумулировали и сберегали в себе все, что только туда попадало. Чему в немалой степени способствовало их расположение — «ловчие ямы» располагались на самых торных дорогах цивилизации. И время в этих аномальных зонах текло как-то нарочито замедленно, донеся до наших дней не только мертвые артефакты, но и реликты живых культов, давно исчезнувших в других местах.
Мангышлак в этом отношении может показаться лежащим несколько на отшибе от маршрутов великих путей и великих переселений. Но во всем остальном он является такой же классической географической ловушкой для истории. Проверка этой сентенции и привлекала меня сюда каждый раз. И ожидания мои каждый раз оправдывались.
Кладбище мировых значений
В таких трудных для обитания местах, как Мангышлак, жители особенно упорны в плане сохранения и охранения традиций. Это одна из традиций выживания. Чтобы не деградировать, обитатели «географических тупиков» вынуждены не только скрупулезно собирать все попадающее, но и тщательно сберегать все имеющееся. А потому в местной культуре, крайне консервативной, застревают и задерживаются такие реликты, о которых в других местах давно и начисто позабыли.
Я это почуял сразу, как попал на Шопан-ата (или вернее провалился в Шопан-ата). Я бродил по святыне и обширному кладбищу и постоянно натыкался на то, что уже когда-то видел. Где? В других странах. Или в книгах по истории верований!
Чтобы ощутить древность местного кладбища, впрочем, не нужно заглядывать в книги. (А книги утверждают, что оно древнейшее на Мангышлаке!) Исщербленные и выветренные до дыр койтасы (овечьи камни) — оригинальные каменные надгробья — настолько архаичны, что начинают восприниматься частью природы. А природа начинает воспринимать их своей частью.
Камешки-подношения на могильных плитах — такие «жертвы» встречались мне на старых еврейских кладбищах Иерусалима и заоблачных перевалах Тибета. А рядом ступенчатые монументы, отдаленно навеивающие контуры революционной пирамиды фараона III династии Джоссера в миниатюре. И тут же совершенно иные мемориальные надгробья — в виде маленьких ступ, но не тех, что с «Бабою-ягой идут-бредут сами собой», а тех, разбросанных по всему индо-буддийскому миру...
Откуда все это? Не от тех ли ветхозаветных эпох, когда проходили по Восточному Прикаспию народы, оставлявшие на острых скалах Мангышлака ошметки своих теней? Или это попало сюда позже, когда вся Азия связалась и переплелась миллионами невидимых дервишеских троп, по которым денно и нощно брели странствующие суфии, перемещая из мира в мир сакральные идеи и осколки древних культов?
Ученик Ходжи Ахмеда
Сам Шопан-ата, ученик великого пира Ходжи Ахмета из Ясс, тоже ведь считался таким дервишем, номинально распространявшим учение Мухаммеда, а на деле... Что на деле?
Любопытно то, каким образом этот апостол суфизма оказался в этих отдаленных местах.
Подобно тому, как царские недоросли в знаменитой русской сказке про Царевну-лягушку с помощью луков и стрел искали себе невест, мюриды Ходжи Ахмета выбирали места для своей будущей подвижнической деятельности. Вот так, отправившись за улетевшей стрелой, Шопан-ата (впрочем, и «шопаном» и «атой» он еще не был) и нашел свою судьбу. Тут, на Мангышлаке.
Стрела ретивого подвижника упала однако не посередь безлюдной пустыни, а угодила аккурат в аул богатого номада, которого так и называли — Богач (Баян). К нему-то и нанялся пастухом-шопаном посланец Хазрета.
Баян тут же догадался, что пришелец не просто шопан. А Шопан! И в знак признания и почтения отдал ему в жены свою дочь.
В связи с этим любопытен пассаж Серикбола Кондыбая, одного из самых глубоковдумчивых и плодовитых специалистов по казахским верованиям, который упоминал: «В древнеогузском эпосе «Коркыт-ата» рассказывается, что молодая невеста стреляет из лука, и на месте, куда упала стрела, она поставила юрту (т. е. создала «свой новый мир»)».
Кстати, сам Серикбол, истинный патриот и подвижник, увы, очень преждевременно (в 36 лет!) покинувший этот мир, был местным уроженцем, жил в Шетпе. И можно только сожалеть о том, что подавляющая часть его увлекательнейших книг, в которых он пытался вплести нити казахской мифологии в ткань общемировой культуры, недоступна русскоязычному читателю.
(Продолжение следует.)
Фото автора