К змеям у меня отношение особенное. Много лет я увлеченно собираю по всему миру следы их былого влияния на духовную историю человечества. И чем дальше углубляюсь в своих поисках, тем явственнее осознаю бездонность разверзающейся бездны. Стоит только копнуть поглубже, как тут же наткнешься на упругие кольца какого-нибудь архаичного Горыныча. Змиевы образы выглядывают и шипят из всех щелей мироздания!
Увлекаясь следами змеиных культов, невольно всматриваешься в то, что их вдохновляло и порождало — в реальных змей. Которые, если абстрагироваться от врожденных фобий и приобретаемых страхов, оригинальнейшие и совершеннейшие порождения земной фауны. Наблюдение за этими удивительными существами — истинное наслаждение для непредвзятого натуралиста. Увы, в природе их все меньше и встреча с ними случается все реже. Змееборческие настроения человечества не оставляют им вариантов счастливого будущего. Вот почему я стараюсь не упускать случая поближе познакомиться с тем, что, если все будет идти так, как идет, через пару поколений может остаться только в картинках и образах нашей духовной истории.
Самых больших змей в природе я встречал в Индии. Оно и не случайно, это ведь как никак родина легендарного питона Каа.
Каоладео-гхана. Летим, птичка!
Первый раз я побывал в Раджастхане достаточно случайно. Появилась возможность смотаться из Агры в знаменитый птичий заповедник Каоладео-Гхана, что рядом с Бхаратпуром. И я смотался.
Заповедник этот, как и многие современные резерваты, некогда служил охотничьими угодьями для британской администрации. А до британцев — для раджпутских раджей.
Раджпуты всегда считались ярыми индуистами. Как же сочетались в них постулаты о ненасилии с убийством животных? Запросто! Индуизм вообще-то настолько пластичная религиозная система, что в ней может найти место все, даже противоречащее, как кажется, самим основам. Сами же раджпуты, эти «индийские самураи», считали, что не только могут убивать животных, но и должны питать себя мясом для того, чтобы поддерживать свое мужество на должной высоте.
Каоладео-Гхана — заповедник небольшой, но обильно населенный. Особенно зимой, когда на местные болота слетаются с далекого севера неисчислимые стаи пернатых. Собственно, «далеким севером» для Индии может быть и Казахстан. Так что всех этих оперенных путешественников в не меньшем изобилии можно видеть где-нибудь на озерах Южного Казахстана.
Всю эту пернатую братию я уже наблюдал в дебрях Прибалхашья или на Алаколе. И там они впечатляли куда больше. Это тут, в индийском заповеднике, на каждую птаху приходится по туристу-бердвотчеру с огромным биноклем или фотокамерой, снаряженной полуметровым объективом. А там, у нас, можно неделями находиться со всей этой «пернатой сволочью» наедине. И лично мне приятно, что все эти орнитологи-любители из Европы огромными гуртами прут в Индию и лишь изредка залетают в наши раздолья, которые все еще могут считаться истинным птичьим раем — массовый туризм трудносовместим со спокойствием для исконных обитателей природы.
Гурдиб узала
Для путешествия по заповеднику я нанял местного проводника (по совместительству велорикшу) — сикха Гурдиба. На его старинном велоагрегате мы и отправились к старту нашей пешей экскурсии по длинной аллее, обсаженной огромными деревьями джамун.
Гурдиб меланхолично крутил педали, изредка оживляясь и указывая мне на какую-нибудь пташку.
— Кова!
— Ворона, — переводил я по-русски.
— Бугля!
— Цапля...
Видя, что штатное зрелище не производит на меня должного впечатления и рассчитывать на дополнительный бакшиш при таком раскладе трудно, Гурдиб-сингх обернулся ко мне и, перейдя почти на шепот, поинтересовался:
—А не хочет ли сэр увидеть питона?
Мне как-то сразу привиделись те полузамученные змеюки, которыми прельщают туристов местные дрессировщики.
— Натурального? — Сэр, конечно же, не помнил, как по-английски слово «дикий». — Ужасного?
— О-о-о! — Глаза проводника округлились. — Ужасного! Большого!
— О'кей. Сэр хочет смотреть питона!
И мы отправились искать питона...
В шкуре Маугли
Не знаю, как ты, читатель, но я в детстве был нормальным советским ребенком. И как каждый нормальный советский мечтал хоть ненадолго очутиться в джунглях — рядом со свободными волками, пантерой Багирой, медведем Балу и, конечно же, питоном Каа. Словом, побыть в голой шкуре Лягушонка Маугли, которого все мы тогда знали не столько по Киплингу, сколько по «Союзмультфильму».
И вот детская мечта близка к реализации. Я в настоящих индийских джунглях (хотя и изрядно покоцаных цивилизацией). Иду искать этого самого Каа (или что там за него нынче выдают).
Джунгли Индо-Гангской низменности несколько отличаются от тех сочных и смачных экваториальных лесов, которые представляются по книгам и голливудским страшилкам. В сухое время года все тут пересушено, переполнено пылью и каждый шаг с тропы сразу же наполняет пространство оглушающим жестяным шорохом опавшей листвы. Эти леса хоть и относят к тропическим, но считают листопадными.
В Индии насчитывается 45 000 различных растений, из них 500 растет только тут и нигде более. Так что те названия, которые озвучивал мне верный проводник, не говорили мне ровным счетом ничего. К примеру, что такое дерево сырс? Вы не знаете? И я не знаю, хотя такое название рядом с десятком других и записано у меня в блокноте.
Единственным знакомым растением оказалась мимоза. Но это вовсе не тот средиземноморский кустарник, увенчанный «стыдливыми» желтыми соцветиями, букет которых слыл желанным подарком к 8 Марта в эпоху наших мам и бабушек. Здешняя мимоза может дарить цветы только подругам самых рисковых мужчин — огроменное дерево если и цветет, то где-то на двадцатиметровой высоте.
Впрочем, джунгли, поначалу слегка разочаровавшие, вернули свой авторитет сразу же, как только мы сошли с дорожки под их сухую, но таинственную сень. Своей чуткой мауглевой шкурой я почувствовал, что в мою пятку что-то со смаком вонзается. И это было странным, потому что, несмотря на перевоплощение, я вовсе не думал разуваться и шариться по местному лесу босяком. При рассмотрении оказалось, что толстая подошва ботинок насквозь пробита стальным шипом сухой ветки, на которую я по халатности наступил. Еще немного, и он с такой же легкостью прошил бы и пятку до самой кости.
Вытащив с помощью Гурдиб-сингха занозу из моей подметки, мы отправились дальше. Но уже гораздо осторожнее. Неожиданно впереди послышался шум. Ктото значительный и нахальный пер сквозь сухой подлесок навстречу. Проводник застыл, знаком призвав к тому же и меня. Шум нарастал. Если это был обещанный питон, то, судя по производимому шуму, сам киплинговский Каа по сравнению с ним должен казаться вульгарным земляным червяком. Все разрешилось неожиданно — из зарослей показалось небольшое стадо антилоп-нильгау. Которые, заметив наконец нас, тут же всполошились и с удвоенным треском кинулось обратно.
Но антилопы нас не интересовали, так как мы искали питона...
Пыльные джунгли
Вскоре впереди опять послышался шум. Мой Гурдиб Узала вновь застыл в позе учуявшей зверя легавой. Но лишь на мгновение. Навстречу нам из леса вышел другой отряд, состоящий из такого же проводника-сикха и гордого американца с породистым носом (с таким кукрыниксы любили рисовать «дядюшку Сэма»), украшенным свежими царапинами. При виде встречных у меня появились сомнения.
— Простите, — спросил я американца, пока наши проводники о чем-то переговаривались на хинди, — вы тоже ищите питона?
— Да! — В его взгляде отобразились одновременно удивление, радость и высокомерие.
— Вы видели его?
— Нет...
Ну что ж, нет, так нет. В конце концов, если это даже местный вариант национальной индийской хитрости с целью выманивания заветного бакшиша из туристов, то мне все равно это нравилось. Если это игра, я взглянул на своего озабоченного проводника, то игра очень хорошая. За нее не грех и заплатить несколько сотен лишних рупий...
И мы вновь отправились лесом по пыльным тропам и шуршащим листьям.
Вдруг сверху послышался какой-то недобрый гул, и Гурдиб тут же втянул голову в плечи. Я инстинктивно последовал его примеру и искоса посмотрел вверх. В ветвях над нашими головами шевелилось что-то мохнатое и непонятное. И только присмотревшись попристальнее, я понял, что над нами огромное гнездо диких пчел. Размеры его составляли никак не менее метра в длину!
Тут же вновь вспомнился сюжет из «Маугли», в котором с помощью таких вот пчел герой избавляет родной лес от красной напасти. Впрочем, эти пчелы вели себя мирно и аккуратно. Но кто знает, что у них на уме? Дабы не привлекать лишнего внимания, мы осторожно прошли опасное место и пошли дальше. Искать своего Каа.
Но питона не было. Были еще антилопы. Мелькали пятнистые олени читал. Тут и там попадались на глаза огромные глиняные термитники — эдакие макеты готических замков. Проносилось бессчетное количество пернатых (Гхана, как никак, заповедник птичий). Бакланы, аисты, колпицы, пеликаны, зимородки. Попадалось несколько цапель с гибкой змеиной шеей на утином туловище. Но питона не было.
Встретилось даже несколько браконьеров. Обычные окрестные крестьяне, зеленые поля которых со всех сторон окружают этот небольшой кусочек заповедной земли. Они перелезали через забор и ломали тут, в резервате, сухие ветки для своих нужд. Но питона...
Найти своего удава
Чем дальше углублялись мы в дебри дикого леса, тем больше возрастала уверенность в обоснованности поисков. Несколько раз на пути встречались зловещие норы, окрестности которых были усеяны белыми костями. Обнаружив рядом с одной из них солидный комок скомканной змеиной кожи, «выползок», оставшейся от линьки, я вовсе умерил свой скепсис насчет сокровенных устремлений моего проводника. Хотя питона не было.
А потом он появился! И не один. Как по заказу. А скорее, по команде солнечных лучей, прогревших к полудню остывшую за ночь землю. Зима все ж! Сначала мы обнаружили двух гадов в густых зарослях кустов. Но подойти к ним близко не удалось. Как тихо мы ни ступали. Змея — это живой сейсмограф, улавливающий малейшие колебания земли всем своим телом. Не подпустив даже на расстояние снимка, оба питона тихо и изящно ускользнули в свои норы.
Потом нам повстречался еще один потомок славного Каа, к которому удалось подкрасться гораздо ближе. А после попался змей, распаренный солнечными лучами и расслабленный хорошим обедом (об этом свидетельствовало вздутие посередь изящного тела), который, разомлев на теплом солнышке, вообще подпустил вплотную.
Это был толстый четырехметровый удав, вполне уверенный в своих силах, а оттого не очень-то взволнованный приближением каких-то «лягушат». Странно, но рядом с этими гигантами змеиного племени вовсе не испытывалось того инстинктивного страха, который пронзает, если натыкаешься на маленькую гадюку или даже ужа на тропе. Потому, когда, наконец, наскучив нашим вниманием, питон не спеша начал всасываться в свою нору, я, вконец обнаглев, попытался ухватить его за кончик хвоста. Хвост был мягким и теплым. И сильным — таким, что если бы у меня и была стальная хватка, то он, наверное, втащил бы меня в нору за собой.
Плата за удовольствие
И все-таки в этот день мне не удалось избежать укуса. Правда, питон тут был уже ни при чем. Как последнюю красную собаку, меня все же покусали дикие пчелы, на очередной рой которых мы наткнулись на обратном пути, обходя полувысохшее болото с пеликанами. Пчелы роились, а это время, когда они очень нервные и с ними лучше не заигрывать. Потому-то, когда мы почувствовали, что сейчас нас будут безжалостно жалить, мы без ложной патетики взяли руки в ноги и рванули по полям и лугам — подальше от сферы национального интереса этого роя.
Честно говоря, когда я ощутил первый укус в шею, то подумал о плохом. Во-первых, у пчел есть дурацкая эволюционная привычка набрасываться всем скопом «по первому жалу» (воспринимая его как сигнал к атаке). Во-вторых, о силе яда диких пчел чего только не рассказывают.
Но все обошлось. В малых дозах пчелиный яд — это все же лекарство. В общем, вынимая из себя с помощью Гурдиба (заслужившего свой бакшиш) застрявшие жала, я был вполне счастлив. Что такое несколько пчелиных укусов в сравнении с воплощением детской мечты? Побыть в шкуре Маугли и поручкаться с самим Каа!