Несмотря на обилие исторических событий, Дарданеллы сильно проигрывают Босфору своим обличием. Берега этого пролива — зачастую неприютные, голые, малозаселенные и в основном аграрные — не идут ни в какое сравнение с живописным буйством и вызывающим уютом берегов северного брата. Хотя, конечно, в этом аскетизме есть своя прелесть. Однако и тут можно найти свои жемчужины.
Рыбаки, коты, медузы
Самое приятное место на Дарданеллах — спокойный приморский городишко Чанаккале (ранее Дарданеллия) на азиатском берегу, недалеко от того места, где воды пролива растворяются в лазурных пучинах Эгейского моря. Путеводители предупреждают современных путешественников, что делать им тут особо нечего, умрут со скуки. И слава богу! Побольше бы таких путеводителей и слушающихся их туристов.
Мирный и размеренный ритм Чанаккале, обилие дешевых гостиниц и недорогих ресторанчиков, отсутствие фешенебельных пляжей делают его едва ли не самым идеальным местом для полноценного отдыха тех, кто действительно устал. Городок чем-то напоминает маленькие поселки-полустанки вблизи крупных железнодорожных магистралей, по которым то и дело громыхают в обе стороны никогда не останавливающиеся составы, персонажи других миров. Мимо Чанаккале ничто не громыхает — белоснежные лайнеры, черные танкеры, красные пароходы и серые военные корабли проплывают практически бесшумно, иногда только приветствуя стоящих на берегу рыбаков короткими гудками.
Рыбаки на берегу стоят всегда. Намертво сросшиеся со своими удочками и соединенные невидимыми нитями лесок с мирно плещущейся стихией. Турки вообще страстные поклонники такой вот стоически-философской рыбалки. Хотя тут, на проливах, в частности в Чанаккале, в отличие от многих других мест рыба еще водится. И нет-нет да и мелькнет в воздухе подсеченный серебряный метеорит какой-нибудь кефальки (султанки, барабульки) под нарочитое равнодушие взора удачника и едва заметные нервные подергивания белков соседей. Рядом с рыбаками, как везде и всюду, трутся у ног, ластятся и мостятся сдержанные в своих надеждах масляные коты. Идеальные наблюдатели и реальные ценители процесса.
Пастораль картинки воскрешает в памяти такие же видения, во множестве мелькавшие перед глазами на берегах великих рек Евразии. Однако Дарданеллы тут же напоминают о своей морской природе — в тени бортов, в темной глыби вдруг нарождаются из пучины десятки здоровенных белых пузырей, которые начинают пластично двигаться в ритме какого-то феерического русалочьего полонеза. Медузы аурелии обладают, может быть, и не самыми великими размерами среди своих сестер, но уж точно наделены самым красивым именем. Аурелия. Созерцание заторможенных игрищ этих удивительных «четырехглазых» существ — вот то, чему можно предаваться долго и счастливо.
От всего этого — теней громадных кораблей, скользящих по фарватеру, терпеливых стоиков с удочками, вальяжных котов, безмолвных медуз — веет миром и вечностью. Хотя оба этих понятия и абсолютно несовместимы. Уж таким местам, как берега Дарданелл, это известно не понаслышке.
Остывшие жерла
Первое, что бросается в глаза в Чанаккале, если оторваться от моря, — массивные укрепления Султан-кале, очередного памятника долгой «борьбы за проливы» (на европейском берегу, в Еджеабаде, конечно же, виднеется обязательная фортификационная пара азиатской фортеции). Старые пушки, давно уже не наводящие ни на кого никакого страха, все равно исторгают какую-то затаенную злобу, безмолвно и бессильно уставившись жерлами на беспрепятственно проплывающие мимо корабли под всеми возможными флагами.
А еще тут, в центре города, обращает на себя внимание большая монументальная карта Азии, согласно которой именно в Чанаккале, на берегу Дарданелл, заканчивался некогда Великий Шелковый путь. Заканчивался, а может, зачинался. Опять же, откуда и какими глазами смотреть.
В том, что земля тут изобильно нафарширована различными артефактами, имеющими самое многообразное происхождение и попавшими сюда из самых разных стран, убедиться проще простого. Для этого достаточно не полениться и отыскать небольшой музей на краю города. Как и все городские музеи в «античной части» Турции, он способен удивить и порадовать ценителя количеством и качеством экспонатов.
Еще одна особенность, выделяющая Чанаккале из всего прочего изобилия мирных приморских городков, разбросанных по берегам средиземных морей, — навязчивое мельтешение на его улицах и набережных «троянских коней» — всяческих размеров, стилей и назначений. Коней, призванных постоянно напоминать о том, что Чанаккале считает себя преддверием Трои.
Мечты сбываются
В своих записках о проливах я специально доселе обходил молчанием легендарную Трою, которая хотя и находится совсем рядом с устьем Геллеспонта, никогда не имела капитального отношения к морю. Хотя именно мифические события у Илиона стали отправной точкой в непрекращающемся со времен Троянской войны противостоянии Востока и Запада. А связь с морем... Афины и Рим, два величайших центра древнего мира и двух величайших культур античности, также располагались вдали от берега. Причина тому более чем понятна — системное морское пиратство, которым занимались целые народы, весьма процветавшие в те приснопамятные времена, не оставляло приморцам много шансов жить долго и счастливо. Потому-то пройти мимо Трои только из-за того, что она не на берегу, вряд ли логично. А славные ахейцы, разве они не приплыли к ее стенам на своих черных судах?
Вы бы напомнили всех, приходивших под Трою ахеян,
Только вождей корабельных и все корабли я исчислю.
Есть места, которые каждый культурный землянин, независимо от своей национальной и религиозной принадлежности, должен увидеть обязательно. Даже если путеводители не обещают ничего интересного, а туроператоры советуют двигаться побыстрее, чтобы добраться до мест, насыщенных более понятными памятниками и благами туристического бизнеса.
Троя — одна из таких точек. По крайней мере для меня это было несомненным изначально, с того самого благодатного мига, когда я впервые отрыл «Илиаду». Одну из первых прочитанных мною самостоятельно и осознанно книг.
За что бьемся, мужики?
В умопомрачительно интересной и чарующе загадочной истории Трои два кульминационных момента с детства будоражили мое воображение. Десятилетняя война, маленький фрагмент которой описал в своей эпической поэме великий Гомер. И захватывающий археологический фарт Генриха Шлимана, поклонника Гомера, воспринявшего «Илиаду» как практическое пособие для поисков Илиона и... Отыскавшего-таки свою Трою!
А самым симпатичным и остойным внимания фрагментом всей Троянской эпопеи для меня стало начало самой войны. Зачин. Битва рассерженных мужчин. За женщину.
Жизнь Елены Прекрасной — типовая судьба выдающихся красавиц, которые редко принадлежали себе. Мало кто помнит, что до Париса ее уже пытался умыкнуть Тезей. Но тогда она еще была девицей, Тезей был «свой сукин сын», и братья-близнецы Диоскуры (а они были еще и родными братьями красавицы) вернули сестру без войны и лишнего шума.
И из Спарты Елену вовсе не выкрали — она сама приняла решение о побеге, да еще и прихватила с собой сокровища своего рогоносного Менелая. А в Трое после смерти Париса она успела побыть женой еще одного троянца. И это — жертва?
Да и мечтала ли Елена вернуться в мужний дом? Вряд ли. Троянцы буквально обожествляли красавицу, даже суровые старики собирались специально, чтобы полюбоваться ею во время ее прогулок. И она платила троянцам ответной любовью: когда перепившиеся на радостях горожане вкатили в город злополучного коня, встревоженная данайским даром Елена одна бродила вокруг и пыталась потревожить предательское конское нутро, подражая голосам жен засевших в деревянной утробе героев.
Предложенная поэтами и сказителями причина Троянского побоища не устраивала уже классических греков. Во времена расцвета их цивилизации гречанка стала полной семейной затворницей, а властителям дум, разрывавшимся в симпатиях между гетерами и красивыми мальчиками, трудно было понять, из-за чего, собственно, разожгли сыр-бор предки.
Но если Елена ни при чем, то где причина? Где? Да там же, в географической розни! Эпические времена знавали много примеров локальных драк между частями света, но здесь перед нами образчик редкостного побоища, имевшего все признаки если не мировой войны, то глобального столкновения между Востоком и Западом.
В эпоху второй мировой войны античности (греко-персидской — еще одной фатальной баталии между Азией и Европой) истоки первой предпочитали искать уже в воле Зевса, который хотел то ли дать возможность героям показать свое героическое нутро, то ли уже тогда задумывался о перенаселенности подведомственного ему мира.
В конюшне Троянского коня
Если заходить на холм Гиссарлык через кассу, как положено и должно, то перво-наперво сталкиваешься с нелепым макетом Троянского коня. Как указывают путеводители, «построенного в натуральную величину». Хотя, если подумать, никто не может знать, какая величина натуральна для данайского дара, спроектированного хитроумцем Одиссеем. Ни чертежей, ни воспоминаний старожилов, понятно, до наших дней не сохранилось.
Но деревянный конь стал чуть ли не главной достопримечательностью холма-музея — рядом с ним всегда многолюднее всего, а из предательского нутра, куда можно проникнуть, взобравшись по лестнице, постоянно доносится квакающая речь возбужденно-счастливых дальневосточных туристов. Такое внимание к коню-аттракциону можно понять, по большому счету, для усредненного туриста, не озабоченного нюансами здешней истории и тонкостями археологии. Ничего примечательного и выдающегося в Трое действительно нет.
Однако я шел другим путем — мне всегда интереснее сперва осмотреть памятник снаружи, на расстоянии, а уже потом побывать внутри. Тем более тут, где взгляд со стороны был еще и той позицией, с которой десять лет смотрели на неприступные стены греческие герои.
С пыльного проселка, опоясывавшего городище, я тщетно пытался разглядеть хоть что-нибудь, отдаленно напоминающее о легендарном городе и тех событиях, которые спустя столько веков все еще продолжают будоражить воображение. Но с одной стороны тянулись свежевспаханные поля, от которых томительно пахло разворошенным земным духом, а с другой — был заросший травой и сплошными деревьями склон, благоухающий свежей зеленью и звенящий соловьями.
Тропой Царевича-Козопаса
Несколько раз в колючей проволоке обнаруживались прорывы, через которые можно было войти под таинственную сень мелколистных дубов, приблизившись к самым стенам. В памяти застряли сведения об обилии змей, смерть от укуса которых наступала на следующий день (это из воспоминаний Шлимана), потому я с опаской ступал в распаренную весенним солнцем траву. Но со змеями (европейцам вообще-то свойственно преувеличивать опасность рептилий) было так же, как и со стенами. Они попросту на глаза не попадалось.
И лишь временами старые, как жизнь на Земле, черепахи вытягивали навстречу свои уродливые головы с близорукими глазами, пытаясь рассмотреть наглеца, потревожившего их покой. Но глядя на здешних патриархов, вспоминались не динозавры, а Ахиллес, который, согласно шутливому парадоксу, никогда не сможет догнать такую вот черепаху. Точно так же и встречные турецкие пастухи-козопасы вызывали в памяти образ злосчастного Париса, который так же пас себе козлов, счастливый и естественный, пока не явились перед ним три возбужденные богини со своим раздорным яблоком.
Наконец, поддавшись искушению, я углубился по натоптанной тропинке в очередной проход и оказался в Трое. В конце концов, заплатить за билет можно и на выходе. Троя встретила пустотой (был обеденный перерыв), самозабвенным пением соловьев и полным археологическим хаосом. Нужно быть весьма искушенным «кулинаром», чтобы сориентироваться в этом изобилии из десятков коржей — культурных слоев, образующих историю не одной, а целых девяти Трой, лежащих рядом, вперемежку и друг над другом.
И опять вспомнился Шлиман, который видел в этой мешанине то, что... хотел видеть! Наверное, только так, через прищуренный взор ценителя, археология перестает быть скопищем скучных артефактов и предстает в виде по-настоящему увлекательного романа.
Андрей Михайлов - землеописатель, автор географической дилогии “К Западу от Востока. К Востоку от Запада”
Фото автора