Напомню, что в прошлый раз мы отправились на берега Онежского озера — в Карелию. Вообще-то, изначально я планировал побывать в некоторых местах Заонежья — культовых для фольклористики и культурологии. Ведь именно там были записаны знаменитые богатырские былины и до нашего времени сохранились истинные шедевры северорусского деревянного зодчества. Но сложности поздней навигации задержали меня в столице Карелии Петрозаводске. О чем я особенно и не сожалел. Заонежье все равно никуда не делось.
(Продолжение. Начало по ссылке)
Кантеле — звучание времени
Кроме краеведческого музея гурману миропознания в Петрозаводске необходимо посетить еще два объекта «мирового наследия». Музей изобразительных искусств и Дом Кантеле.
Музей наряду с обязательными для областных собраний России полотнами и этюдами Айвазовского, Рокотова и Шишкина располагает первоклассной коллекцией северных икон XV-XVIII веков, «обретенных» в эпоху воинствующего безбожия из множества разрушенных и разграбленных храмов. Качество этой коллекции таково, что знатоки и ценители приезжают в Петрозаводск специально, дабы насладиться созерцанием.
Вообще, местную икону можно считать своеобразным проявлением того же заповедного духа, который сохранил в Карелии былины и сказки Древней Руси. Чего в них нет вовсе, так это той строгой и присущей жанру аскетичности, подчеркнутой бесплотности персонажей. Буйство красок, словно взятых из неистовствующей за окнами осени, как нельзя более созвучно с исступлением фантазии, воплощенной в этих праздничных произведениях безымянных богомазов. Авторы не срисовывали мир с натуры. Они изображали его «по представлению». Таким, каковым он присутствовал в их воображении. Потому-то так сходны ликами с местными старцами библейские персонажи. Оттого-то так долго бродит взгляд по житийным клеймам, обрамляющим иконы. Этим сказочным иллюстрациям к жизни святых.
Музей находится в здании бывшей мужской гимназии. А по соседству, в здании бывшей женской гимназии (наверное, когда-то это было весьма приятное соседство!), ныне располагается концертный зал Дома Кантеле. Кантеле для карел — это то же, что гусли для русских и кобыз для казахов. И хотя ныне этот некогда священный шаманский инструмент в Карелии так же стал элементом народного ансамбля и аккомпаниатором для попсы, его звуки способны унести слушателя в эпохи, неопределяемые хронологически. И недаром.
Так же как к созданию кобыза приложил руку Коркыт-ата, к появлению кантеле — Вайнямейнен, герой Калевалы — великого карело-финского эпоса (также «открытого» и записанного в XIX веке Ленноротом тут, неподалеку). А для начала отправившиеся за таинственным Сампо герои (среди этих аргонавтов Севера наряду с Вайнямейненом присутствовали персонажи с не менее звучными именами Лемминкяйнен, Еукахайнен) одолели огромную щуку. Из щуки сварили уху, а из ее костей Вайнямейнен и смастерил первое кантеле.
Короб кантеле откуда?
Он из челюсти той щуки. Гвозди кантеле откуда? Из зубов огромной рыбы. Все земные существа собрались послушать игру северного Орфея на чудо-инструменте, и звуки так тронули зрителей, что мир содрогнулся от массового плача, а слезы растроганных слушателей, падая в воду, превращались в жемчуг. Интересно, что никому больше, кроме самого демиурга, инструмент не дался (в том числе «тупоумным девчонкам»). Чем это интересно? Тем, что ныне на кантеле играют исключительно женщины. И женщины прехорошенькие. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.
Остров духовных сокровищ
У поколений, читавших книги, словосочетание «остров сокровищ» прочно ассоциируется с карибскими морями, буйной тропической растительностью, спрятанными в темных пещерах сокровищами Флинта. Остров, на который стремительно несли меня по онежским волнам подводные крылья «Метеора», всегда отстоял от того пиратского рая на невообразимое расстояние. Как в пространстве, так и в реалиях. Однако и у него имеются все основания считаться «островом сокровищ».
...Северный берег Онежского озера — Заонежье — продукт деятельности ледника, после которого тут остался целый лабиринт островов, мысов, отмелей, заливов и проливов. И хотя по живописности этот плоский архипелаг несколько уступает шхерам и островам Северной Ладоги, стоит только судну миновать пустынно-скучные воды Большого Онего и втянуться в нужную протоку, как уже ничто не может загнать пассажиров в комфортабельный и теплый салон с продуваемой всеми ветрами палубы. Все толпятся, притискивая друг друга к высоким бортам, в ожидании всматриваясь в проплывающие мимо маяки, черные деревянные сельца, амбары и мельницы, баньки и церковки, пристаньки и лодки, пытаясь достать объективами камер сказочный мир, который предстает за неприлично синими водами на фоне невообразимого буйства красок осенних лесов.
Но вот, затмевая все, за очередным поворотом возникает видение, которое моментально заставляет забыть все то, что мгновение назад занимало воображение. «Кижи!» — неосознанный вздох восхищения разряжает нервное напряжение пассажиров.
Кижи? Кижи! Что тут еще добавить?!
Для большинства туристов Кижи — это Преображенская церковь. Построенное в одно время с Петропавловским собором в Петербурге, это дивное деревянное строение стало таким же узнаваемым символом России. Неповторимое очертание этого «выстроенного без единого гвоздя» (как, впрочем, и заповедано канонами деревянного зодчества) 37-метрового шедевра «о 22 головах» не имеет аналогов ни на севере, ни на юге и ни в каком другом месте не только России, но и всей этой планеты. Потому узнается всеми и сразу.
Продукт гениального творческого выплеска неизвестного мастера, который, закончив строительство, отошел на положенное расстояние, взглянул на созданное и, удовлетворенно крякнув, выбросил свой топор далеко в озеро (дабы не поддаться искусу никаких дальнейших ремейков), Преображенский собор занял свое место в череде таких достояний и предметов гордости человечества, как Парфенон, Тадж-Махал, храм Зевса в Пергаме и Ангкор-ват. О его значении красноречиво говорит тот факт, что даже в Советском Союзе, где церковное строительство вообще-то не жаловали, про него знали все профсоюзные туристы и ценители прекрасного. Именно тогда Кижи стали тем местом Русского Севера, куда стремился попасть всякий, кто к чему-то стремился. И многие попадали.
Так что назвать Кижи «островом сокровищ» можно безо всякой натяжки, если даже знать его только по Преображенской церкви. Ведь церковь — это только небольшая часть таимых Кижами кладов.
Столица былинной Руси
Одно из первых упоминаний о кижских красотах встречается у известного в прошлом странствователя доктора Елисеева, посетившего Заонежье еще в молодости, в 1876 году. Но он лишь вскользь упоминает «26-главую церковь» в Кижах, увиденную на второй остановке уже существовавшего тогда пароходного маршрута. Интересно, что эта «26-главость» Преображенской церкви встречается не только у него. Напомню, что ныне речь идет лишь о «22 головах» (а иногда — о 21-й). Если кто-то не просчитался, то возникает резонный вопрос — куда делись еще четыре луковички?
Быть может, причины недостаточного внимания к шедеврам местного зодчества у наблюдателей прошлого поможет уяснить следующая строка Елисеева: «Не одна Кижская 26-главая церковь славится своей оригинальною архитектурой по Заонежью...» Известно, к примеру, что незадолго до Преображенской церкви, в 1708 году, на другом конце Онежского озера в селе Анхимово был выстроен ее 17-главый прообраз — Покровская церковь. Быть может, не столь артистичная, но также привлекавшая внимание своими сказочными очертаниями. Покровская церковь сгорела в 1962 году, несмотря на то, что была на балансе общества охраны памятников. А сколько их погорело еще до того, как появился этот баланс?
То, что Кижский погост сохранил свой исторический облик, не совсем истинно. Не только свой. Потому что многое из того архитектурного содержания, что привлекает в Кижи ценителей и туристов, в прошлом находилось совсем не тут. С созданием на острове архитектурного заповедника сюда со всего Олонецкого края были свезены совсем чужие часовни, избы, мельницы, бани, амбары и даже сараи. Благо техника деревянной архитектуры позволяет осуществлять такие операции без ущерба и потерь. Привезли не только здания, но и их содержимое: иконы, мебель, сани, лодки, орудия рыбного лова и производства льна.
В высокий сезон на маленьком острове бывает людно. Даже слишком. Но я прибыл на Кижи в то время, когда наплыв туристов затухает почти полностью. (Что настойчиво советую каждому, кто ездит по белу свету не для галочки.) В мертвый сезон освобожденная от непомерного гнета толпы местная действительность начинает жить той обычной жизнью, которой она жила столетиями. Что позволяет расслабиться и, верно угадав направление, слиться со своенравным и неторопливым потоком местного времени.
Насладившись с разных ракурсов и сторон упоительными видами 22-главой Преображенской церкви, я наконец проделал то, что до меня неоднократно делали другие ценители родной поэтической речи. Отдал долг. Для чего подошел под самые стены бревенчатого чудо-храма, где в самой сердцевине Кижского погоста расположилось древнее кладбище, и поклонился типичному старообрядческому кресту, мало чем выделяющемуся из прочих. Кресту над могилой Трофима Григорьевича Рябинина...
Мировая история проскальзывала эти заповедные места по касательной. И в этом, возможно, и таился их исторический смысл. Огромная Российская империя уже раздалась от Польши до самой Аляски, а тут, по берегам Онеги, в селах, основанных неугомонными новгородцами в XI веке, все еще жила-поживала, существуя de fakto, Древняя Русь, главными героями которой были все те же Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович, а вечными ворогами — Тугарин Змей, Идолище Поганый и Соловей-разбойник. А духовной столицей этого потерянного царства стали
Кижи. И лишь в середине XIX века была сорвана печать заклятия и началась передача сбереженного здесь богатства по этапам. Первооткрывателем заповедной Руси в Заонежье считается Павел Николаевич Рыбников. Сосланный (за обычную студенческую бузу) в Олонецкий край, он благодаря этому счастливому для русского мира юридическому казусу стал одним из первейших российских фольклористов. Отправившись в командировку по делам статистического ведомства, Рыбников совершенно случайно угодил в Кижи. В Кижи? В прошлое на много веков!
И это он понял тут же, стоило сойти с соймы и ступить на берег, где сердобольная старушка, подхватив было багаж, не справилась, выронила сумку в воду.
«Невольно у меня сорвалось с языка: «Говорил тебе, бабушка, не брать. Эх, унеси тя». Старуха чуть не взвыла и стала мне выговаривать. «Эх ты, мой жадобенький, красное солнышко! Ты зачем это выговорил? Дорожному человеку неличе кликать лембоя» (черта)». Подошедшие на причитания старушки пояснили, что «заклятие дорожного человека — действительно великое дело; что вот ряпушка в заливе возле Кижей лет 25 не ловится и совсем нейдет в залив, а заклял ее тоже дорожный человек».
В Кижах и проживал Трофим Рябинин. «Сказитель». А вернее — живой хранитель богатырских былин и героических преданий, которые в те времена считались уже утраченным достоянием далекого прошлого. Но не тут, в Заонежье, где предания про Илью Муромца и Ко считались обычными элементами банального времяпровождения. Плавная, богатая интонациями речь сказителей со всех сторон лилась и долгими северными вечерами, и во время перерывов в работах, и по праздникам.
И хотя мало кто вспомнит имя Трофима Рябинина, «голос» его знаком любому, кто учил русскую литературу в средней школе. Потому что именно этим голосом «звучит» большинство былин, в том числе и самая, пожалуй, знаменитая и «ароматная» — про Илью Муромца и Соловья-разбойника:
Да у той ли речки
у Смородины,
У того креста
у Левонидова,
Сидит Соловей-разбойник на сыром дубу...
Андрей Михайлов — землеописатель, автор географической дилогии “К западу от Востока. К востоку от Запада”. Фото автора