Дельты больших рек — это обычно довольно замкнутые и всегда оригинальные миры. Река здесь уже теряет свою разрушающую силу и перед тем, как навсегда раствориться во всепожирающей пучине моря, оставляет земле все свои наряды и ценности. Хотя до моря бывает еще очень не близко. Потому-то дельты рек, взять хоть Нил, хоть Гангу — Брахмапутру, хоть нашу Или, — целый лабиринт островов, протоков, рукавов, стариц, болот и ильменей.
Уже не река, но еще не море
Дельта — уже не река, но еще и не море. Она — двойственная стихия, в которой одинаково уютно чувствуют себя как рыбы и гады морские, так и звери и твари земные.
Когда человеку удается отвоевать территорию у всей этой кишащей братии, то, вложив в нее толику своего труда, он получает уникальную по продуктивности и перспективам страну. Тому пример — легендарная дельта Нила, колыбель и кормило древнеегипетской цивилизации. Или дельта Невы — окно в Европу. Или дельта Янцзы — там находится один из величайших мегаполисов мира Шанхай.
Когда же завоевание не удается, получается классический резерват для дикой природы. Подобный дельтам Амазонки или Лены, или Иравади.
Знаменитая Волжская дельта занимает положение промежуточное. И заповедник, и объект хозяйственной деятельности. Тут можно найти и памятники культуры — как реальные вроде Астрахани, так и мифические вроде легендарных кладов, закопанных и затопленных повсюду неутомимым кладозакапывателем Стенькой Разиным. И тут же, отбросив кирку, можно насладиться картиной взлета тысячекрылой стаи белых цапель или цветения реликтового лотоса.
Волжская дельта — географический объект непостоянный и нервный. Достаточно сказать, что ныне она входит в десятку самых обширных дельт мира. И с каждым годом размеры ее только увеличиваются. А все дело в том, что Каспий ныне находится в стадии регресса, что, учитывая мелководность северного бассейна моря-озера, приводит к стремительному росту новых островов и дальнейшему распадению водного потока на все большее количество протоков. Утверждается, что ныне Волжскую дельту образуют 500 рукавов. Но это все от лукавого. Из всего этого изобилия судоходны только два рукава — Ахтуба и Бахтемир. А Камызяк? Камызяк больше славится «Камызяками».
Где, где?! На Большой Балде!
В прошлый раз я писал, что Астрахань схожа с Санкт-Петербургом. Исторически. Но если подумать, то с чем только она еще не схожа! По своему положению у начала дельты она очень напоминает Каир. А по гидрографическим особенностям — североевропейские города Нидерландов. Дело в том, что в старое время значительная часть территории города находилась в зоне затопления, и если бы не система дамб, плотин и каналов, то раз в год Астрахань в лучшем случае считалась бы еще и Венецией.
Со строительством каскада Волжских ГЭС положение изменилось, и о разрушительных весенних паводках былого времени остались лишь воспоминания. Но все же специфика положения Астрахани продолжает накладывать отпечаток на облик этого города. Его обычно называют волжским, но с равным успехом по протекающим среди его улиц протокам можно называть кутумским, царевским, бегчанским и даже большим балдинским. Есть на астраханской карте и такое колоритное название, как речка Большая Балда.
Вообще же география этих мест пестрит не только оригинальными названиями, но и странными местными терминами. Ильмени, ерики, тони… От них веет чем-то полузабытым и патриархальным.
Ильмени — это озера, образовавшиеся из проток и стариц. Ерики — местное название этих самых проток. Тоня — участок реки или ерика, которым владеет артель (бригада рыбаков) и где производится лов рыбы неводом путем «тонения».
На одной из таких тонь — тоне глубокой, мне когда-то и довелось побывать в составе одной странной российско-казахстанской экспедиции, организованной в 2003 году властями Астраханской области. О значимости этой экспедиции свидетельствовало то, что главными ее персонажами с обеих сторон являлись представители массмедиа. А самым главным был знаменитый кинопутешественник Юрий Сенкевич. Это, увы, был его последний маршрут...
Рыбный день
В тот день мы шарили по дельте в поисках осетровых. Изучали в аспектах весь процесс связи этой полулегендарной рыбы и человека. Экология — вылов — потребление. Последнее, надо признать честно, стало самым запоминающимся и осязаемым из всех составляющих нашего научного исследования. Для того чтобы охватить все единым взором, мы и прибыли в тоню глубокую, где все необходимое для подобных исследований находилось в зоне видимости.
Специально на берегу волжской протоки для нужд исследователей был выстроен двухэтажный особнячок с уютными банкетными зальчиками. Вся закуска на столах из местной рыбы отвечала экспедиционным задачам. И должен признать, что ее ассортимент, как и кулинарные качества самих блюд, остался самым ярким и нетленным воспоминанием в перенасыщенном воображении участников изысканий.
Осетр и белуга, селедочка и судачок, окунек и еще бог весть что… Все это было представлено взыскательным исследователям во всех мысленных вариантах: копченое, пареное, соленое, жареное (в кляре, сметане и просто на сковороде), вареное. Дубовые столы буквально ломились от рыбной снеди! Но, к чести сотрудников нашей «экспедиции», мы с достоинством справились со своей задачей, несмотря на то, что историческое исследование, настоящая «битва с рыбой при тоне глубокой», длилось несколько часов кряду.
Закончилось все великолепной ухой, ароматный навар которой и теперь еще является мне в самых светлых и радостных снах.
Столько осетровых на столе я больше никогда не встречал. Да и не только осетров. И как тут не вспомнить авторитетное мнение эксперта, принадлежащее не какому-нибудь Муракаме, а самому Александру Дюма. Отцу!
«Но послушайте, что я скажу вам, путешественникам, спускающимся или поднимающимся по Волге: со стерлядью — рыбой, превозносимой до небес, соседствует судак, рыба весьма распространенная, вульгарная, демократическая, слишком презираемая, тот самый судак, который по своим вкусовым качествам занимает место посередине между щукой и мерланом; судак, соус к которому уже изобретен, приготовляемый в легком белом отваре, употребляемый в пищу с растительным маслом или соусом, острым или татарским, а также с майонезом; всегда свежий, всегда вкусный, всегда приятно пахнущий, с каким бы соусом вам его ни подавали, стоимостью всего две копейки за фунт, тогда как даже на Волге за стерлядь берут один рубль».
(С великолепным путешествием Дюма-отца, а также его предшественниками на поприще астраханского туризма, мы еще столкнемся в этом повествовании.)
Приятное и полезное
Коттедж, в котором разместили за оборудованными всем необходимым обеденными столами ученый состав экспедиции, был хорош еще и тем, что отсюда, прямо из окна, не покладая ложки, заезжий специалист мог не только любоваться волжской протокой, но и наблюдать во всех нюансах стадию предшествующую — вылов самой рыбы.
Лов за окном производился примерно так, как это было описано великим Пушкиным в гениальной «Сказке о рыбаке и рыбке». Помните, «первый раз закинул он невод» (второй, третий)? Правда, в отличие от злосчастного деда местные рыбаки работали артелью (бригадой). Закидывали невод с помощью маленького баркаса, а вытягивали на берег лебедкой, лишь в самый последний момент перехватывая руками. Один «закид» (одно «притонение») занимал минут тридцать-сорок.
По сути, мы наблюдали лов промышленный, но по результату... Чисто любительский. Когда из мутной воды показывался край сети, то сторонний наблюдатель, видя слаженную работу вытягивающих ее мускулистых мужиков, с нетерпеливым вожделением ждал, что вот-вот все вскипит и вспенится от сотен упругих рыбьих тел. И зря.
За одно притонение артель в полтора десятка мужиков вытаскивала из Волги от силы полтора-два десятка рыбех — в основном костистых лещей, реже судаков и окуней (последних за красные плавники здесь прозвали ментярами). За три заброса, которые я наблюдал непосредственно (уже не из-за стола), из необычного попались всего один небольшой и глупый сом и один малахольный осетр килограммов на восемь.
Мужики говорят, что раньше одно притонение приносило до 150 осетров. Рыбачья байка? Но ведь когда-то слова «рыба» и «Волга» действительно были синонимами.
Привет семипалатинской теще с волжских берегов!
Да и для чего им врать? Они ведь профессионалы, а не любители. От улова зависела их жизнь, а не престиж. Куда же девалась рыба? Грешат на браконьеров, сетями которых опутаны все протоки Волжской дельты.
Сами рыбаки, под героический труд которых проходил исследовательский обед международной экспедиции, — все с противоположного берега, из села Трудфронт. Они и работали в родном колхозе имени ХХ партсъезда.
Для меня особый интерес представляло то, что почти половина из этих волжских рыбарей — казахи. И даже бригадир. Увидев несколько камер и сразу вспомнив про всенародную программу «Поле чудес», он захотел даже передать привет теще, которая жила где-то в Семипалатинске. Но то ли от волнения, то ли из-за расстояния позабыл не только отчество, но и имя жениной мамы. Счастливый мужик!
В это время бригада как раз вытаскивала очередной невод. И ситуация раскрыла сакральный смысл рыбацкого высказывания: «Когда клев, спроси, как жену зовут. Не отвечу!».
Казахи, как я повествовал в прошлый раз, обычны и привычны не только в Астрахани, но и ее окрестностях. Их присутствие в области ощутимо. Просветительские общества, казахские газеты, школы, книги, художественные коллективы — всем этим астраханская часть казахской диаспоры располагает в достатке. По крайней мере, так считают функционеры с обеих сторон. Губернатор области не без гордости говорил о недавнем открытии памятника на могиле Курмангазы. Глава же культурного центра с не меньшей гордостью дарила шикарный альбом, посвященный казахам Астраханского края.
Но главное — как мне кажется, это важно — местные казахи не замыкаются в рамки своей национальной самобытности. Они хорошо адаптированы к российской действительности и в большинстве своем считают себя россиянами. И это во многом определяет особую роль Астрахани как одного из наиболее естественных «порталов» между Казахстаном и Россией. Ворот не только экономических и политических, но исторических и культурных.
***
Движение людей вокруг Каспия наблюдалось во все времена. Но это, скорее, был естественный фон, этакое этнографическое копошение. С элементами военного дела и привычного разбоя. Пройдет по берегу какой-нибудь степной народ, жаждущий благ оседлости. Придет какой-нибудь Олег Вещий, отмстит каким-нибудь хазарам. Выплывет на своей ладье какой-нибудь лихой разбойник пощипать купечество. И так тысячелетиями.
Но недавно этот привычный исторический ритм Каспия поменялся кардинально и безвозвратно. На наших глазах «колодец времени» и «осетровая бочка» превратились в «источник углеводородов». Со всеми вытекающими из этого статуса экологическими и политическими последствиями. И, как показывает мировая практика, наиболее нестабильные регионы планеты именно те, где соседям есть что делить. И тут, как нигде, им придется уживаться.
(Продолжение следует.)
Андрей Михайлов — землеописатель, автор дилогии «К западу от Востока. К востоку от Запада» и географического романа «Казахстан». Фото автора