Абхазия — это мое начало. Самая первая любовь в мироведении. И не в каком-то там вычитанном и выдуманном, а в самом что ни на есть конкретном. Детские впечатления от путешествия к прекрасной земле у Черного моря — это тот самый фундамент, на котором худо-бедно выстроилась вся моя дальнейшая биография.
Бумажная лодочка в волнах времени
А было это в далеком 1968 году, очень занимательном и замечательном в моей жизни. Именно в тот год десятилетний я почувствовал неодолимую тягу к чтению книг и, втянувшись, начал читать запоем, часто в ущерб школьным занятиям. Предметами упоительного чтения, разумеется, стали не романы Достоевского, а невероятно увлекательные книжицы Обручева, Майн Рида, Фенимора Купера, Артура Конан Дойля, Жюль Верна, со страниц которых на меня буквально хлынули зачаровывающий дух экзотических стран, героика трудных путешествий и романтика опасных приключений. И как же неодолимо захотелось тогда самому побывать везде, где я перебывал с героями любимых авторов! Но больше всего манили к себе всякие «жаркие страны» и «тропические моря», живые и непохожие на все то, что меня повседневно окружало. Вот тут-то из волшебного тумана навстречу детским мечтаниям неожиданно и выплыл Сухуми.
Отец, физик, как раз делал совместную работу с коллегами из тамошнего физтеха. Так что решено было, что в очередную командировку он прихватит нас: матушку, сестру и меня. Таким образом сама собой решалась и острая проблема жилья в самый высокий сезон — на целый месяц нас принимала институтская гостиница в Синопе.
Что и говорить — пальмы, лианы, цветущие магнолии и кипарисы, теплое море, в котором водились настоящие медузы и крабы (с руинами античной Диоскурии на дне!), доподлинные корабли (ого!) со всего света, субтропические предгорья Кавказа, ироничные и мудрые кавказцы (про девушек я тогда еще не думал) — все это «увиделось» задолго до того, как благословенный «ИЛ-18» оторвался от взлетной полосы Алма-Атинского аэропорта, взял курс на запад и начал состязаться в скорости с восходящим позади солнцем.
Долгая дорога к морю
Меня и до сих пор будоражат картинки проплывающей внизу земли. Так что «сидеть у окна», периодически прилипая к иллюминатору, — обычное состояние любого перелета. Хотя сами полеты на авиалайнерах, как и мытарства в аэропортах, давно не возбуждают никаких светлых чувств.
Как же легко и занимательно леталось тогда, на заре, с многочисленными промежуточными посадками и зависимостью от всех каверз погоды.
Сухуми надвигался постепенно и веско.
Самолет летел тогда в Адлер с двумя посадками — в Баку и Минводах. То есть полет занимал более 10 часов. И трясло его сильнее, и гудел он так, что разговаривать можно было лишь напрягая горло и слух. Зато на взлетах-посадках стюардессы разносили конфеты-леденцы (детскую радость), а во время полета пассажирам разрешалось курить на своем месте (взрослое удовольствие). Но все эти мелочи проходили лишь фоном. Потому как основное внимание было приковано к тому, что за бортом, а не на борту.
Ночной Казахстан одарил россыпью звезд, упорно не желавших отставать от самолета. В Баку заполнился лес черных нефтяных вышек над розовым рассветным морем. А Минводы на подлете подарили зрелище Эльбруса, выглядывавшего поверх облаков...
Занимательно, что в моем архиве о той поездке хранятся детские записки а ля «как я провел лето». Они сделаны спустя несколько лет (в 8-м классе), но еще по очень свежим и живым воспоминаниям, а главное еще не исхищренным пером наторевшего литератора. Так что у меня есть уникальная возможность оценить реальные ресурсы собственной памяти и сравнить нынешнее восприятие со своим же, но полувековой давности.
«...В Сухуми вылетели ночью, часа в три. Всю ночь я глазел в окно и не спал. Поражали множество звезд и гудение моторов. Иногда в свете звезд внизу проплывали облака, временами мелькали огни городов. В Баку — ветер, заря только занимается, и весь горизонт усыпан нефтяными вышками. Ушел последний автобус в город.
Вскоре мы взлетели, и солнце взошло. Сделали круг над голубым Каспием и помчали над Кавказом. Кавказ не было видно из-за белых громад облаков, но временами промелькнули 2-3 вершины.
В Минводах посадки не было. Вскоре Адлер. Внизу Черное море с барашками волн. Сразу за аэропортом росли пальмы. Было раннее утро. Аккуратно постриженные кустики были мокрыми от короткого утреннего дождя.
Взяли такси. Водителем оказалась тетка огромных размеров. Благополучно доехали до вокзала и купили билеты. Пока ждали электрички, я с удовольствием послушал пение лягушек за вокзалом. Вскоре электричка тронулась, началось самое интересное, и я заснул…»
Все-таки заснул...
«...Из своего сна я помню только море — с одной стороны, скалы, завитые плющом, — с другой и великое множество тоннелей. Часов через пять мы в Сухуми....»
А вот как все воспоминалось по прошествии.
...Электричка двигалась сквозь мокрые после ночного дождя горы, обильно заросшие незнакомыми деревьями и вдобавок перевитыми космами плюща, то и дело минуя таинственные пещеры-тоннели и перекликаясь с морем, весело и беспечно подмигивавшим справа своими лукавыми солнечными бликами.
Что и говорить, от самой Алма-Аты я ни разу не сомкнул глаз. Стараясь все увидеть, все запомнить, всё впитать. И это мне (лихой посвист канувших в вечность десятилетий не даст соврать!) удалось вполне. Сухуми навсегда стал для меня таким же «моим», как Ленинград, Шевченко, Псков, Бангкок, Урумчи, Катманду, Шарджа, Иерусалим, Стамбул — города, которые я полюбил, где живал и бывал неоднократно, и куда неизменно хотел бы вернуться снова (и возвращался при малейшей возможности).
Но Сухуми, «первая любовь», всегда будет стоять в начале этого списка.
...И вот тут, мне кажется, будет к месту еще раз процитировать себя восьмиклассного (дабы не искушать память восполнять провалы реконструкцией).
Город у моря, родной и знакомый до слез (из шести букв)
«...Поражало обилие растительности. Гиганты-эвкалипты с опадающей корой, магнолии, цветущие огромными, прекрасно пахнущими, белыми цветами, темные свечки-кипарисы, много видов пальм, олеандры, травянистые деревья, лианы, пробковый дуб, бамбук, пихта, гималайский кедр и много других растений, которых я не знал.
Хотя вид на море из нашей гостиницы не открывался, но она была в прекрасном месте, за городом — в Синопе. Из окон нашего номера были видны небольшие, все заросшие лесом пригорки. Под балконом (мы жили на втором этаже) росли финиковые пальмы, инжир, кипарисы, магнолии, алыча. Недалеко, под огромным платаном, примостился мини-базарчик.
От гостиницы до моря был примерно километр. Сначала с одной стороны — пожарная, а с другой — прекрасно огороженная зона института. Затем, небольшой мосток через маленькую, мирно журчащую речку, поросшую густым ивняком и представлявшую собой рай для лягушек. Кто не слышал по вечерам пения этих земноводных, тот не вкусил всех прелестей жизни. Берега заросли дикими алычой и сливой, которая в это время года как раз спела. Алыча всех оттенков — от желтого до фиолетового.
Дальше дорога ограничена с одной стороны горой, заросшей деревьями, а с другой забором института, сквозь который пробиваются зеленые побеги бамбука. В полуденное жаркое время в траве гудят и трещат мириады цикад кузнечиков, порхают тысячи бабочек.
Вот и проходная. Дальше небольшой административный центр, несколько ларьков и автоматы газводы. Часто по вечерам, возвращаясь из города, мы наперегонки неслись наполнить свои животы живительной газировкой. За забором института растет сплошная стена бамбука. Возле главного здания в маленьком, заросшим водорослями и тиной бассейне, жили две рыбки — красная и черная. Потом одна из них куда-то исчезла.
От центра до Тбилисского шоссе идет лавровая аллея. Под самим шоссе проложен подземный переход. Если пойти по шоссе в одну сторону, то попадешь на станцию Келасури и конечную остановку 1-го (единственного) троллейбуса. Если двинуться в другую сторону, то пойдешь мимо автопансионата «Синоп», волнолома, дендропарка, базара и в конце дойдешь до центра города. Если же все-таки двинуться прямо, то, пройдя через небольшую рощу и железнодорожное полотно, выйдешь к морю.
Море — это, пожалуй, самая главная достопримечательность города. Особенно хорошо оно утром, в ясную погоду. Спокойная ласковая вода очень прозрачна. На берегу лежат несколько выброшенных морем медуз. Пляж в Синопе галечный: каких только камней тут нет! И все они гладко обкатаны морем.
К полудню вода взбалтывается отдыхающими. Вечером, часов в пять, народу особенно много. Вода в это время кажется тяжелой, как ртуть.
Из развлечений на воде самое хорошее — это ныряние с маской. Благодаря нырянию я познал жизнь прибрежных морских обитателей. Чаще всего под водой можно встретить стаи рыб. Иногда их много, а иногда нет совсем. Иногда можно очутиться прямо в середине стаи. Схватить рыбку рукой очень трудно, так как она скользкая и верткая. Однажды я все же схватил рукой одну рыбу, но она выскользнула, когда я начал поднимать ее из воды.
Реже в воде можно встретить медуз. Медуза плывет величественно, словно прозрачный гриб, и ее можно взять рукой. На ощупь она похожа на соплю.
На глубине метра четыре живут раки-отшельники. Эти рачки приросли брюшком к раковине, и их величина обычно не превышает двух сантиметров. Несколько штук жили в пепельнице у нас в гостинице, но потом они подохли от нехватки кислорода. Их спиральные раковинки и сейчас красуются в моей коллекции.
Два раза (отцу и мне) посчастливилось поймать маленьких крабов. Я схватил своего вместе с песком и галькой, так как боялся его маленьких клешней. Он тоже жил у нас в пепельнице, а папин сбежал, когда Лялька пошла набирать воду в маску, где он сидел.
Еще на дне можно найти камни с дырами (я нашел два) — продукт жизнедеятельности маленьких рачков. А один раз я нашел на дне перстень с изображением всадника. Воображение рисовало мне черт-те что, но перстень оказался алюминиевым.
Когда на море волны, нырять и плавать неинтересно, но интересно купаться в них. Особенно запомнился один раз, когда волны были выше моего роста. Очень интересно подлезть под такую волну. Она мягко сбивает с ног и тащит на берег…»
Как принято сопровождать источники «без купюр и редакторской правки».
...Нет, неслучайно меня всегда так пронзительно тянуло заехать туда, где я впервые изведал «иные миры» и капитально заразился духом бродяжничества. Тот, кто чувствовал тягу к давно оставленной колыбели (пусть она и качается над бездной!), поймет природу такого влечения. Жизнь, несмотря ни на что, состоит из того, что мы время от времени с маниакальным упорством все же пытаемся еще раз занырнуть в равнодушно утекающую реку своей непоправимо маленькой истории.
В Сухуми я возвращался дважды...
(Продолжение следует.)
Андрей Михайлов — землеописатель, автор географической дилогии «К западу от Востока. К востоку от Запада»
Фото из архива автора