В прошлый раз в самом начале нашего визита в Санкт-Петербург мы остановились на Дворцовой площади. Да так на ней и остались. А все потому, что не ограничились праздным ритуальным гулянием вокруг Александринского столпа и зашли в Эрмитаж. А нынешний Эрмитаж — это не только бездонная бездна художественных ценностей и бывшее жилище русских царей, но еще и знаковое место, проникнутое благородной мистикой, загадочными недосказанностями и откровенными сказками.
Эрмитаж: куда девалась золотая юрта?
Известно, что последний российский император Николай II, еще будучи цесаревичем, совершил в 1890-91 годах длительное путешествие вкруг Европы и Азии из Кронштадта во Владивосток на корабле. И обратно, через всю Сибирь. На перекладных.
Маршрут наследника пролегал и через территорию Казахстана, где его встречала депутация казахов с подарками. Среди этих подарков будущему монарху и засветилась таинственная Золотая ханская юрта. Понятно, что по прямому назначению Николай Александрович никаким (даже золотым) жилищем кочевников не пользовался — жил во дворцах. Куда при этом делась Золотая юрта, никто толком не знает. Многие думают, что так и канула с концами в водовороте социальной катастрофы. Но некоторые полагают, что не с концами, а сохранилась, хотя и фрагментами. И эти фрагменты могут обнаружиться именно «где-то в запасниках Эрмитажа».
Блеск золота сильно возбуждает воображение, и есть такие, кто всерьез воспринимает возможность найти Золотую юрту, сделанную из чистого золота. И суть прелести тут не столько в юрте, сколько в золоте. Ведь с неменьшим рвением и аналогичным успехом ведутся поиски Золотой кареты Ивана Грозного, Золотого гроба Рюрика, Золотой бабы, Золотой жабы, Золотого яичка, снесенного злополучной Курочкой Рябой. И про все это говорят, что оно уже давно найдено и «утеряно» где-то в каких-то запасниках.
Что до запасников самого Эрмитажа, то тут действительно имеется несколько вещей, представляющих материальную культуру и народное искусство казахов и их предков. Но эта коллекция весьма скромная по сравнению с теми, которыми располагают другие музеи Петербурга, с которыми мы еще повстречаемся далее.
Екатерининский канал: храм Спаса на Крови
От Зимнего дворца до храма Спаса на Крови можно дойти минут за десять мимо бывшего Конюшенного ведомства и церкви, в которой отпевали Пушкина, через набережную Мойки. А можно проделать этот путь иначе, по Невскому проспекту — это ненамного дальше, но также интересно.
С Невского, коли взглянуть вдоль канала, который когда-то носил имя Екатерины, а теперь именуется каналом Грибоедова, неминуемо упрешься взглядом в храм, сильно выбивающийся из архитектурного обличия окружающего города. Неслучайно на фото многие путают его со знаменитым «Василием Блаженным» на Красной площади в Москве.
Храм Воскресения Христова, более известный как Спас на Крови — не простая церковь, а мемориал, поставленный над тем местом, где 1 марта 1888 года народоволец Гриневицкий (по нынешней терминологии, террорист-смертник) бросил бомбу в карету «царя-освободителя».
Вообще, Александра II — одного из самых последовательных и человеколюбивых государей (при нем были освобождены русские крестьяне и балканские славяне) любили и уважали многие, и не только свои, но и иностранные подданные. При нем, кстати, завершилось присоединение к России и Казахстана, что в конечном итоге послужило началом того пути, на гребне которого республика пришла в XXI век самостоятельным государством с четко очерченными внешними границами и осознанными евразийскими ориентирами.
Нелепое и кровавое преступление всколыхнуло Россию. Идея появления храма-памятника на месте цареубийства появилась почти сразу, а деньги на его постройку собирала вскладчину вся Российская империя. Но в чем связь с Казахстаном? Рассмотрите повнимательнее гербы губерний и городов на фасадах храма — свидетельство всенародности донаторского порыва жертвователей. Тут можно отыскать и геральдические эмблемы ряда областей империи, ныне вошедших в состав независимого Казахстана. Например, Акмолинской, Уральской, Семипалатинской, Семиреченской.
Невский проспект: кого он только ни видывал
Невский остается Невским независимо от погоды, времени года и эпохи. Он столь многомерен и перенасыщен всем и вся, что каждый может легко отыскать себе на нем свое, не занятое еще никем пространство. Кто-то направленно движется между двумя величайшими музеями планеты — Эрмитажем и Русским. Кто-то долго выбирает, выценивает и, наконец решившись на неизбежность дыры в бюджете, покупает в театральной кассе вожделенный билет, и спешит в Александринку, или Филармонию, или Комиссаржевку, или в близлежащий Михайловский, или в Оперетту, или в Театр эстрады, или...
А иной (не стану показывать пальцем) дорвется до сверкающих новинок Дома книги или тусклых антикварных сокровищ букинистов Литейного (что совсем рядом от «Невской першпективы», за углом, там же, где до сих пор «Академкнига», а в прошлом был еще и «магазин Подписных изданий») и вольется вновь в привычную суету Невского много часов спустя: счастливый, нагруженный, пропахший сладковатой книжной пылью и отстраненный от всех и всего. Встречаются, правда, и такие книголюбы, которые способны на весь день засесть за фолианты в публичной библиотеке, что на пересечении с Садовой. Когда-то ею верховодил сам «дедушка Крылов», а на стене до сих пор красуется мемориальное напоминание, что тут еще в прежние годы с пользой проводил время и Ленин — «читатель No 1» всея Советского Союза.
А вот другие (не читатели) целыми днями (вечерами и ночами) мигрируют промеж многочисленных бутиков, торгующих нетленными новинками фэшн-индустрии (разработанными в Европе, произведенными в Азии и завезенными путем «параллельного импорта» из «дружественных стран»), знаменитыми мегаторжищами вроде Гостиного двора, «Пассажа», ДЛТ и бессчетными кафе-ресторанами, где, несмотря на санкции, можно отведать всего, чего пожелает душа (и позволит кошелек).
Навстречу же праздношатающимся попадаются граждане совсем других устремлений — те, кто спешит к службе в Казанский собор, или армянскую церковь, или лютеранскую Петра и Павла, или католический костел Св. Екатерины. А еще — мельтешащие студенты из расположенных рядом «альмоматеров»: педагогического, «тряпичного», «бончбруевича», финансово-экономического.
Но большинство просто гуляет по Невскому без особой цели. Он ведь так и задумывался — для променадов. Когда-то здесь можно было запросто встретить прохаживающегося Александра I и более того — Александра Пушкина. Есть даже такая знаменитая, похожая на китайский свиток многометровая гравюра Садовникова, на которой главный герой — Невский проспект с гуляющей по нему публикой. А как тут ни вспомнить другую впечатляющую картину, великолепное эссе Гоголя из начала произведения, которое тоже называется «Невский проспект»?
Невский проспект: пара слов о первой любви
Первая встреча с Ленинградом была для меня встречей с Невским. Она случилась ярким солнечным утром в июле 1975 года, когда мы, несколько одноклассников, только что выпущенных из нашей удивительной школы близ Алма-Аты, под попечительством моей матушки (все мои школьные товарищи стали к окончанию школы вполне родными для всех наших родителей) приехали из Москвы (докуда летели самолетом) в Ленинград, сошли с поезда на Московском вокзале и оказались аккурат на Невском проспекте. О нем каждый из нас столько читал, слыхал и мечтал... Безлюдная в это раннее время «першпектива», насквозь простреливалась прямыми лучами раннего летнего солнца, гуманно светившего не в глаза, а в спины.
Далее наши пути расходились по приемным комиссиям разных вузов, но прежде Невский так уверенно втянул нас в свою просторную и изысканную лощину, что мы не разделились, пока не прошли его весь — до Дворцовой площади. Разошлись же только на берегу Невы, где стояли готовые к параду корабли ВМФ СССР. И хотя парад затевался совсем по другому поводу и с нашим приездом совпал случайно, ощущение праздничной встречи лишь усугубило ту страстную любовь, которую я уже испытывал к этому просторному и светлому городу после той первой прогулки.
Особую прелесть моему преждевременно законченному образованию в Ленинграде принесло расположение вуза — знаменитого Пединститута имени Герцена (ЛГПИ — ныне РГПУ), на геофаке которого я грыз граниты и учился определять прочие горные породы во время занятий по геологии (среди многого прочего). И я был далеко не единственным казахстанцем, который в те годы учился в этом вузе. Вместе со мной на сложном факультете дефектологии обучалась моя одноклассница Оля Шаблицкая. А годом позже к нам же, на филфак, поступила Лена Анзон из выпуска моей сестры. (Нужно сказать, что Ленинград в те годы был для нашей школы наиболее популярным местом получения высшего образования — из моего класса там учились восемь человек, а из класса сестры — еще больше.)
Располагался «альма-матер» в самом центре города и имел два выхода на Невский — по набережной Мойки и у Казанского собора. Так что «главная коммуникация» оставалась нашим естественным променадом, куда можно было всякий раз, имея время (или просто желание), отправиться перекусить да отдохнуть от трудов праведных. В бывшем здании Голландской церкви располагалась очень гуманная для студенческого бюджета «Пирожковая», в ассортименте коей состояли видов 20 десятикопеечных пирожков и всякая экзотика советского фастфуда вроде «сосисок в тесте» или «яиц в тесте». Тут же, в другом крыле, дислоцировалось и популярное кафе «Мороженое», прозванное почему-то «Лягушатницей», с невероятным разнообразием любимого лакомства, нарезаемого в алюминиевые вазочки шариками (можно разными — «ассорти»), и газировкой, продававшейся в стеклянных «сифонах». А на углу Невского и Мойки — в том месте, где когда-то Пушкин с Кавериным (а за ним и Онегин с тем же Кавериным) обедали в знаменитом «Талоне», и в наше время можно было ощутить «горячий жир
Было в зоне ближайшего досягания и типичное для Ленинграда злачное место «Рюмочная» (на углу Невского и Герцена). Но студенты туда заходили редко. Такие заведения, где жаждущим наливали жаждуемое в граненые стаканчики, считались местом сосредоточения питерского пролетариата, тихо спивавшихся интеллигентов и откровенно деклассированных бичей. Тут же, чуть вглубь улицы Герцена (к арке Генерального штаба), за серым фасадом таилось место, известное всем иногородним студентам. Центральный переговорный пункт, оборудованный новыми междугородними телефонами-автоматами (оплачиваемыми 15-копеечными монетами), крутить диски которых можно было долго и тщетно (до мозолей!). Связь с родными пенатами никто никому не гарантировал (автомат же). Зато тут наверняка можно было повстречать земляка. Сколько друзей-алматинцев перевстречал я здесь в те канувшие времена...
Практически все то, о чем я тут вспоминал, стало достоянием памяти. Старое вернулось и заняло свои прежние времена. А если и не вернулось, места в центре Питера не терпят пустоты. На месте остались лишь «Дом книги» и «Пышечная» (теперь на Большой Конюшенной).
(Продолжение следует.)
Андрей Михайлов землеописатель, автор географической дилогии “К западу от Востока. К востоку от Запада”. Фото автора