(Продолжение. Начало в № 35)
Шанхай для нашего человека — самый родной город Китая. Почему? Да по звучанию. У нас оно давно стало нарицательным. И редкий город с малейшей историей еще недавно мог похвалиться отсутствием квартала или района, прозванного шанхаем. Как правило, это относилось к наиболее бестолково застроенным окраинам с наименее законопослушными жителями. Давно ли был неотъемлемой частью нашего молодежного бытия культовый вопль: «Шанхайские наших бьют!»
Ночь без Триад
Ночной Шанхай благодаря «важнейшему из искусств» (по понятиям Голливуда) ассоциируется с разгулом бандитизма, гангстерским беспределом и беспримерным кутежом. Такую славу город приобрел еще во времена европейского, японского и гоминдановского владычества. Ну и не без американцев, разумеется.
Вот как описывает, к примеру, этот город один из советских путешественников-пропагандистов Ф. Запорожский, посетивший страну в 1948 году и изложивший увиденное в книге с красноречивым названием «Янки в Китае»: «Славился Шанхай и своими роскошными фешенебельными ресторанами и ночными клубами. Плутократия, купечество, биржевые дельцы, генеральская верхушка, явные и тайные грабители, прожигатели нечестно нажитых денег — весь страшный преступный шанхайский мир проводил время в этих заведениях. Здесь в одну ночь прокучивали и проигрывали баснословные суммы, горы золота, целые состояния. Пьяные скандалы, оргии — таковы были сумерки беснующегося черного мира Шанхая».
Пламенно сказано!
«Здлявствуй, товались!»
Я прилетел в Шанхай вечерним рейсом с китайского юга. Гостиница была забронирована, так что квартирный вопрос меня не испортил.
Потому понятно, что первое, чем я занялся по приезде в город-монстр, отправился знакомиться с его знаменитой ночной жизнью. Со всеми этими мафиози, игроками, сутенерами и продажными полицейскими.
Чрево ночного Шанхая, прославленная Нанчин лу (Нанкинская улица), встретила ярким неоном и празднично гуляющей толпой. Ни тебе перестрелок враждующих группировок, ни драк с применением арсенала приемов ушу, ни опиумных курилен, ни игорных заведений. И это Шанхай!? Рестораны, правда, есть на каждом шагу, но они мало чем отличаются от таковых в любом другом городе Китая. Разве что ценами.
Я шел по Нанчин лу минут пять, и ни одна пуля не просвистела у виска. Ни один нож не был приставлен к горлу. Более того, моя экстравагантная для Китая внешность, везде привлекающая внимание, а в глубинке так и вообще собиравшая толпы зевак, тут ни у кого не вызывала никаких эмоций. Будто я тут свой. В доску.
И полиция периодически проезжала мимо, не оставляя никаких шансов составить мнение о ее продажности. Становилось скучно. Шанхай ли это? Я уж готов был разочароваться, но...
Тут ко мне, юля и виляя лукавым гузном, подошел скользкий слюнявый типчик с фотоальбомчиком. Вначале я даже не понял, что ему нужно, подумал, что фотограф предлагает свои услуги. Но как только слизнячок открыл альбомчик, заполненный фотографиями смазливых китаяночек, все встало на места.
Ну здравствуй, Шанхай!
Не знаю, у кого как, но у меня сутенеры вызывают глубоко физиологичное брезгливое отвращение. И потому я гордо посмотрел на типа и громко послал его туда, куда русский человек обыкновенно посылает всех встречных гаденышей и антагонистов (это от их изобилия вокруг наша речь столь нецензура).
Дальше было интересно. На мое восклицание несколько прохожих китайцев удивленно обернулись, а оппонент расплылся в улыбке и с чувством закричал: «Здлявствуй, товались!»
А потом подобные типы, посланцы «настоящего Шанхая», стали попадаться все чаще. Но на них я уже не обращал внимания. Иногда, правда, подчаливали тихие куколки-индивидуалки. Отказывая женщинам, приходилось извиняться. Воспитание требовало.
Основной вопрос практического землеведения — вопрос о самых красивых девушках Китая — здесь, на ночной Нанчин лу, решается таким образом в пользу Шанхая. Самые красивые девушки Поднебесной — шанхайские! Одинокому иностранцу ежеминутно предоставлялся богатейший выбор местных красавиц — патриоток, жаждущих поскорее продемонстрировать приезжему свои прелести и умения.
Так, по крайней мере, было в начале столетия.
Нанчин лу. Променад для двух миллионов
Нанчин лу — самая любопытная улочка, которая неизменно, со времен зловредных концессионеров, привлекала к себе всех, как заезжих, так и местных, не только своей продажной женственностью. Если по нашим меркам, то Нанчин лу — Арбат Шанхая. Пешеходная зона, но с истинно китайским размахом. Она незаметно уходит к знаменитой набережной Хуанпу через расселину серых домов Бунда из глубины левобережья.
Говорят, что в иные дни Нанкинскую улицу посещают до двух миллионов человек. Для наших городов это, пожалуй, многовато, но для Китая… Миллионом больше, миллионом меньше — какая разница!
По всем законам при таком скопище народа тут бы и не протолкнуться. Но нет, толпа позволяет маневрировать без особых усилий. А все потому, что истинное количество всякого люду на Нанчин лу постичь просто невозможно, прохожие на улице составляют лишь меньшую часть. А большая толкается где-то во чревах бесчисленных магазинов, бутиков, торговых домов или же радуется жизни в не менее бесчисленных ресторанах, кафе и прочих харчевнях, а может быть, удовлетворяет страсть к познанию во всяких театрах-кинотеатрах, музеях, на выставках.
В одном только универмаге с красивым и замысловатым названием (его можно перевести как «магазин № 1»), по утверждению знатоков, ежедневно пропадает 250 000 посетителей. А таких универмагов на Нанкинской еще три.
Разгружает улицу и ее протяженность — 5,5 километра.
Где-то в середине «першпективы» большой расплющенный участок Народной площади указывает на то место, где во времена концессионеров располагался популярный ипподром. В этом же районе, как вспомнилось из старых описаний, позже, в середине 1930-х, был выстроен первый в Азии небоскреб — гостиница Park Hotel. Но теперь ее не найти, она носит другое название и выглядит совсем незаметной среди высоток городского центра. (Подумать только, еще 90 лет назад в Азии не было небоскребов!)
Недалеко отсюда еще одно примечательное здание с высоким шпилем и звездой наверху. Выставочный центр, подаренный во времена великой дружбы Советским Союзом. Второй такой находится в Пекине рядом с зоопарком.
Но вернемся на Нанчин лу. Это улица с круглосуточной жизнью. Активность прохожих тут спадает только к утру. Ночью же народные (и международные) гулянья составляют непременный атрибут уличной жизни.
Но хотя Нанчин лу в основном пешеходная, она располагает и своим общественным транспортом: по ней то и дело снуют симпатичные трамвайчики-электрокары. А вперемежку с ними медленно проезжают полицейские на мотоциклах с оранжевыми мигалками. Трамвайчики — живые и веселые, а полицейские больше похожи на роботов, манекенов. Потому прохожие не обращают внимания ни на тех, ни на других.
В общем, чего никогда не случится с вами в Шанхае, так это погибели от одиночества!
Место встречи Запада и Востока
Так, весело и бодро, я дошагал до конца Нанчин лу и оказался на знаменитой набережной реки Хуанпу, знакомой по сотням фотографий, сделанных с начала прошлого века и по наши дни. Судя по этим снимкам, архитектура знаменитой набережной квартала Бунд за последние сто лет совсем не изменилась.
Бунд, паче чаяния, не имеет ничего общего с большевистскими «попутчиками» и сокамерниками из еврейской националистической партии начала XX века. Тут это слово происходит откуда-то из англо-индийского языка, но что оно означает, я так и не узнал.
Иногда Бунд произносят как Бонд. И тогда все становится понятнее.
Бунд — район «концессий», городских земель, «уступленных» китайским Правительством европейцам в качестве отступного за поражение в Первой опиумной войне. Тут, вопреки Киплингу, Запад сошелся-таки с Востоком. Можно сказать, слился в экстазе.
Правда, как обычно бывало в таких случаях, Востоку пришлось потесниться так сильно, что им в какой-то момент в Шанхае и пахнуть перестало. И хотя то время уже в прошлом, серая конструктивистская архитектура Бунда до сих пор не несет в себе никаких китайских элементов.
Самое китайское тут — памятник Чен И, первому шанхайскому губернатору-китайцу. Приезжие западные туристы часто путают его с памятником Мао Цзэдуну, но что с них взять, для них все китайцы на одно лицо.
Вообще же, по большому счету Бунд — символ унижения Китая. Но Китай сумел проглотить обиду и достойно ответил Западу на все прошлые происки.
Напротив Бунда, на другой стороне Хуанпу, напрочь затмив европейские потуги, вырос в одночасье новый район Пудун. Прообраз Китая XXI века. Как только современный Пудун предстает перед глазами, колониальный Бунд сразу сам собой стыдливо отодвигается на второй план.
Однако мы повременим с переправой, дабы не разрушать целостности повествования. Задержимся в Бунде.
Серая зона
Тем более что самые лучшие пейзажи открываются в Шанхае с набережных Хуанпу на саму Хуанпу — широкую, мутную и живую артерию, по которой нескончаемым потоком плывут, снуют и надрываются все виды мыслимых и немыслимых плавсредств. От моторных джонок и роскошных яхт до морских лайнеров и танкеров.
Весь левый берег Хуанпу и занимает знаменитый Бунд (или Бонд). Его облик, определенный хозяевами иностранных «концессий» еще во второй половине XIX века, не изменился. Серые и невзрачные многоэтажки чем-то напоминают типовые строения сталинской эпохи в Москве. Их почему-то называют вершиной конструктивизма. Конструктивизм — он и в Африке конструктивизм, а восторги искусствоведов — это лишь малопонятные большинству позывы корифеев. «На цветок без аромата опустился мотылек».
Единственное, что спасает Бунд, — его скучное однообразие стало основой стиля. Отороченная серыми домами набережная, плавно изгибаясь, тянется вдоль реки на несколько километров. Где-то в самом конце ее вдруг мелькает знакомый триколор — там расположилось российское консульство.
Может быть когда-то давно Бунд действительно производил впечатление, но это в прошлом. На его серое прошлое сегодня обращают обостренное внимание разве что западные туристы. Для них Бунд — это память о тех ветхозаветных временах, когда они устанавливали в Китае (да и повсюду, куда дотягивались) свои правила игры и могли ставить «желтого человека» на «его место».
Взоры же большинства сразу и неодолимо притягиваются противоположным, правым, берегом Хуанпу, на котором, словно гигантская друза магического кристалла, восстает небоскребами современный район Пудун. Достойный китайский ответ желчному и чопорному европейскому старикану Бунду.
Любопытно, что когда-то в противоположный берег Хуанпу с тем же любопытством всматривался классик русской литературы Иван Гончаров. Благодаря своему особому значению во взаимоотношениях Востока и Запада Шанхай посетило множество неординарных европейцев. Среди них и два прекрасных писателя — Иван Гончаров и Всеволод Крестовский.
Гончаров попал сюда в 1853 году во время своего знаменитого путешествия на фрегате «Паллада». Что видел он на том берегу Хуанпу (Вусуна)? Вот что дословно: «Я смотрел на противоположный берег Вусуна, но он низмен, ровен и ничего не представляет для глаз. На той стороне поля — хижины; у берегов отгорожены места для рыбной ловли, и больше ничего не видать. Едва ли можно сыскать однообразнее и скучнее местность».
Ныне от той однообразной скуки противоположного берега не осталось ни одной хижины. Но подробнее о Пудуне — в следующий раз.
Андрей Михайлов — писатель-географ, автор дилогии «К западу от Востока. К востоку от Запада» и географического романа «Казахстан».