Бурса, несмотря на ее историческую известность, лежит все же в стороне от оживленных туристических дорог. Хотя прямо над городом, на склонах потухшего вулкана Улудаг (древнего Олимпа Вифинского), расположен ряд популярных горнолыжных курортов и множество посещаемых минеральных лечебниц. Но для скромного любителя исторического страноведения Бурса (или Бруса, как называли ее греки) интересна не шумными гульбищами жаждущих и страждущих, а как раз-таки своей тишиной. В этой-то тишине и открываются врата проникновения в одну из самых чарующих и романтичных эпох истории человеческой. Здесь, в тени Олимпа-Улудага, семь веков назад вылупился на свет очередной двуглавый птенец, возвестивший своим хищным клекотом явление очередной евроазиатской империи — Османской.
Шаг в сторону
Вообще-то я возвращался в Стамбул, рассчитывая уже через несколько часов вдыхать невыветриваемый византийский воздух «столицы столиц», настоянный на терпких ароматах двух морей и двух континентов. Хотя карта, лежавшая по обыкновению перед глазами на откидном столике, упрямо стояла на том, что в Стамбул я сегодня попаду вряд ли. Потому что следующей остановкой автобуса значилась Бурса.
Некоторое время я честно взвешивал все за и против, но когда небольшие горки справа по ходу разрослись в кучерявую зеленую стену Улудага, вознесшегося над кирпичным месивом городских кварталов, сомнения отпали сами собой. В конце концов, если даже следовать логике, Стамбул, который стоит на своем месте более 25 веков, за день вряд ли куда-то денется. А Бурса... Кто знает, когда сюда еще занесет?
Тем более что я был далеко не первым, кто так вот, походя, по воле рока, очутился в тени Вифинского Олимпа. Именно так появилось некогда (где-то на рубеже XIII и XIV столетий) в этих благословенных краях небольшое турецкое племя, каких множество маялось тогда по просторам Малой Азии, выискивая свои выгоды на обломках разваливающихся государств сельджуков и монголов. Большинство из них так и растворились в истории, не оставив ни следов, ни памяти о себе. Но одному выпало за всех — судьба выплеснула его на самый гребень мировой истории.
Однако все это произойдет позже, а пока воинственное, но слабое объединение, вынесенное к границам Византии, изумленно цокало языками, присматривалось к неприступным стенам местных городов. Но вождь видел большее. Правда, пока еще даже не в мечтах, не в грезах, а... во снах.
Какими сладостными и волшебно-пророческими бывают здешние сны, знает лишь тот, кто засыпал под шепот кипарисов в благоухании цветущих цитрусов среди прекрасных наложниц в шатре под охраной верных соратников-акынджи. А снилось вождю волшебное дерево, выраставшее из его собственных чресел над миром, затеняя собой четыре величайшие горные системы (Атлас, Балканы, Тавр, Кавказ), четыре величайшие реки (Тигр, Евфрат, Нил и Дунай) и земли между ними, где в цветущих городах среди тучных нив царили мир и благоденствие. А потом вдруг листья на древе превратились в изогнутые клинки ятаганов, и налетевший ветер понес их прямо на Константинополь.
Может быть, современный политик, географические познания которого зиждутся на всуе сданных тестах и отрывочной мудрости интернета, ничего бы из такого сна и не понял, но воспитанный на достижениях арабского землеведения предводитель сразу сообразил, в чем смысл, ибо звали его Осман. Да-да, тот самый султан, чье имя воспримут и космополитичный по составу народ, которому предстояло несколько веков держать в страхе полмира, и грозная держава, которой будут править его потомки. Осман, османы, Османская империя. Или, если называть по-западному: Оттоман, оттоманы, Оттоманская империя. Разница лишь в произношении.
Принято считать, что турки стремительно ворвались в Византию под своими зелеными знаменами и (мечом и огнем) подчинили Константинополь, а после отхватили еще пол-Европы, север Африки и Ближний Восток. Если совсем схематично, так оно и было. Если же любить историю больше современных «студиозусов», то вовсе нет.
Осман, хорошо понимая соотношение сил, подошел к границам Византии крадучись. С осторожностью и опаской. Несмотря на то, что после погрома от броненосных братьев во Христе (во время 4-го крестового похода европейское братство вполне удовлетворило свои цивилизационные амбиции грабежом Константинополя) это уже была не та Византия, которая заносчиво считала себя вторым Римом. Однако даже тень великой империи заставляла благоговеть. Мог ли предполагать безвестный предводитель нескольких сотен вольных конников, что очень скоро императоры Константинополя станут его данниками? Вряд ли.
Не было поначалу и зеленых знамен с вычурной вязью. По мнению многих исследователей, только здесь тюрки-язычники приняли ислам. Превратившись в гази, но не в фанатиков, они отнюдь не спешили немедленно обрушить свой праведный гнев на головы неверных, а скорее пытались понять, что в этих головах происходило.
О политической мудрости и практичном человеколюбии султана Османа свидетельствует то, что очень скоро его самыми верными последователями стали местные греки, истосковавшиеся по сильному и адекватному предводителю. Более того, приняв ислам, христиане автоматически превращались в полноправных османлы. Да и турки тогда не считали себя чем-то исключительным и охотно учились у самих греков, перенимая то, чем те владели лучше. (Внимательно присмотревшись к Османской империи, легко обнаружить в ней перекрашенную и перекроенную империю византийцев.)
Только через 12 лет после того, как Осман стал Османом, он отважился на первое боевое столкновение с войсками императора, победой в котором озадачил, но не озаботил погрязший во внутренних интригах Константинополь. А еще через 13 лет, после семилетней осады, пала древняя Бурса, защитники которой сдали город, истомленные не столько настырностью нападавших, сколько перманентным предательством своих. Первый обретенный город стал первой столицей победителей, священным местом. А первой святыней Бурсы стала могила самого Османа, умершего в год победы. Она и сегодня, как века сряду, приманивает в город тысячи местных паломников, для которых тут, в Бурсе, началась не только имперская, но и республиканская Турция. Их Турция.
Ведь именно с того момента, как Бурса покорилась Осману, история Османской империи стала необратимой. С этого, собственно, и началась история государства турков как такового.
Пароль — Йешил-джами
Турция, как и многие быстроразвивающиеся страны, захлебывается в автомобильных потоках. Потому крупные автовокзалы, на которых останавливаются междугородные автобусы, как правило, располагаются за пределами городов. С маленькими городишками, которые за полчаса можно обойти пешком, такое положение особых хлопот не вызывает. Но вот с мегаполисами вроде Бурсы (число ее жителей давно перевалило за миллион) у предпочтителя общественного транспорта, впервые сюда попавшего, могут возникнуть осложнения.
Конечно, можно всегда взять такси, но каждая такая поездка лично меня наводит на мысль, что из-за нее, тратя лишнее, ограничиваешь творческую составляющую своего самостоятельного путешествия и лишаешь себя каких-то впечатлений. Скорость и комфорт, вообще говоря, нивелируют восприятие, делая все страны похожими друг на друга и на описания в рекламных туристических буклетах. Потому я всегда предпочитаю самые простонародные средства передвижения. Тише едешь — больше видишь!
Выйдя с терминала, я оказался на площади, где парковалось около полусотни городских автобусов. И который же мой? К счастью, я знал ключевое слово, своеобразный пароль, который должен был открыть мне врата города. «Йешил-джами». Нужно сказать, что турки, особенно вдали от туристов, очень сердобольны и благорасположены к иностранцам. Потому, сконцентрировав память на турецком лексиконе, я смело постучал в окошко диспетчерской и гордо произнес примерно следующее:
— Ий акшамлар! Йешил-джами отобус нереде?
Диспетчер удивленно вскинул голову и... захлопнул окошечко. Но, как оказалось, только затем, чтобы выйти наружу и лично проводить и посадить меня на отходящий автобус.
Я искренне поблагодарил турка за участие. Двери закрылись, и автобус начал свое длинное и извилистое восхождение по улицам застроенного домами Бурсы склона Улудага к одному из городских центров, где и находится таинственная Йешил-джами. Бурса по своему расположению похожа на нашу южную столицу, но в ней больше живописного хаоса, кривизны и тайны.
Мой путь завершился почти одновременно с дневным маршрутом солнца, потому я и вышел из автобуса под приветствия десятков окрестных муэдзинов. Эта певуче-гортанная перекличка, потрясающая каждый раз, особенно проникновенно почему-то воздействует на меня именно на закатах, в живоносной вечерней прохладе на трагическом фоне уходящего солнца и неминуемо надвигающейся тьмы.
Пропетляв по крутым уличкам и лестницам старого города, я вышел наконец к своей Йешил-джами. К тому моменту, когда правоверные, сотворив свою вечернюю молитву, деловито расходились от нее в разные стороны. Йешил-джами (Зеленая мечеть) — самый известный сакральный объект Бурсы. Она построена в ознаменование захвата города Османом и Орханом, но, правда, уже в то время, когда Бурса перестала быть столицей империи, передав свои властные функции Эдирне (Адрианополю). Несмотря на это, город все еще не потерял для османских владык своей святости и Мехмед I (Челеби), строитель Йешил-джами, умерший в 1421 году, был похоронен неподалеку от своей мечети в бирюзового цвета усыпальнице Йешил-тюрбе.
«Великим мечтателем должен быть артист, задумавший Зеленую мечеть и построивший ее как величественный балкон над морем зелени, откуда раскрываются далекие перспективы», — писал когда-то вдохновенный романтик и певец Стамбула Пьер Лоти. Может быть, его восторги и привели меня в Бурсу и перво-наперво к Йешил-джами.
В поисках чистой Турции
«После Стамбула Бурса несомненно является самым интересным городом Турции», — безапелляционно заявлял русский путеводитель 1912 года. Именно тут можно было насладиться «памятниками искусства и старины, своеобразным, чисто турецким характером жизни».
Прикоснувшись к памятнику старины, я отправился бродить по вечерним улицам в поисках «чисто турецкой жизни». Улицы и проулки вокруг Йешил-джами и Йешил-тюрбе обрамлены многочисленными ресторанчиками, кафе, харчевнями, антикварными магазинчиками и сувенирными лавками. Вспомнив про знаменитый бурский шелк, я толкнул двери одной из них и услышал... родную речь. Беседу между собой вели две типичные молодые турчанки по ту сторону прилавка. С гордостью вспомнив про «негров преклонных годов», я несколько минут с благоговением слушал русские слова, которых был лишен во время предшествовавшего двухнедельного погружения в глубинную Турцию. Но потом не выдержал:
— Добрый вечер!
Волоокие турчанки вмиг примолкли и вскинули на меня удивленные и вдруг ставшие грустными глаза.
— Вы русский? — задали они подобающий вопрос.
— А вы? — ответил я подобающим вопросом.
Девчонки (в отличие от меня) оказались турчанками, хотя и рожденными в СССР. Причина нахлынувшей грусти объяснялась банально. Из бесхитростного повествования про Фергану, где родились и откуда бежали в лихие годы, Липецк, где жили после в своеобразном рабочем окружении...
Но как же все-таки изощренна история! Когда-то из степей Туркестана сюда пришли их воинственные пращуры, основавшие великую империю. После того как, просуществовав несколько веков, империя пала, их более близкие предки волею судьбы оказались в другой стране. В Причерноморской России. Десятилетия лихолетий вновь унесли их семьи туда, в глубину Азии, откуда когда-то отправились на поиски лучшей жизни их воинственные прародители. Но какой-то невидимый шарманщик опять прокрутил разболтанный диск своей небесной шарманки, и все повернулось вспять (или началось опять?). Опять их приняла живительная тень великого Улудага — Вифинского Олимпа. И снова благословенная Бурса взяла под свою защиту своих блудных внуков...
Фото автора