В отличие от многих пишущих коллег сельская тематика для меня никогда не считалась занимательной. Однако в села я въезжал регулярно. И не только в те, пригородные, жители которых толком не понимают своего статуса и все свое бессонное время проводят в близлежащих городах, а в такие, куда и сами селяне могут добраться с большим трудом, да и то — не в любое время года.
Все 90-е и начало 2000-х сельская жизнь балансировала на краю экономической пропасти. Во время поездок вдоль дорог монотонно тянулись совершенно безлюдные степи, лишь кое-где угадывались следы былой ирригации и штампы зарастающих нив. Никаких овец и лошадей в поле зрения не мелькало. Потому как такое мельтешение в те годы было чревато тем, что на чужое добро упадет чей-то посторонний взгляд, что автоматически приведет хозяина к полной утере своего скудного богатства. Желающие что-то поиметь не церемонились. Одни люди обоснованно боялись других людей. Овец и лошадей пасли на дальних отгонах. И часто, подъезжая к такому чабанскому домику в степи, приходилось видеть то, что было немыслимо в советскую эпоху, — перед глазами запираются двери, и тоскливый страх выглядывает из-за слеповатых окон, затянутых тусклым полиэтиленом.
Однако большая часть чабанской инфраструктуры, доставшейся новым “фермерам” от совхозов-колхозов, оставалось бесхозной. А потом и вовсе сгинула. Сначала исчезли электрические провода, срезанные и проданные перекупщикам цветмета. Потом испарились и поддерживавшие их столбы, спиленные под корень деревянные и раздробленные молотом бетонные — из них массово извлекали железную арматуру для тех же перекупщиков. Вместе со столбами похерились акведуки и даже водопроводы к дальним отгонам. В пустынях действовали целые бригады мародеров, выдергивающих тракторами секции пластиковых труб. Заросли и заболотились колодцы. А где-то между делом были разбиты и раскурочены (на “запчасти” или просто так) и сами домики чабанов.
В обезлюдевших селах, откуда в массовом порядке эвакуировалась поближе к городским барахолкам вся трудоспособная молодежь (в надежде что-то заработать), было не слаще. Все, что могло быть продано, было продано. Сельское богатство постепенно сконцентрировалось у тех, кто вовремя подсуетился с приватизацией “народного добра” (на всех его не хватило). Остовы токов, коровников, тракторных станций (да и самих тракторов) до сих пор мозолят взор в бывших совхозах-колхозах. В населенных пунктах, правда, не прятались при виде приезжего. Бывало даже, что его встречали всем селом. И, что характерно, среди встречавших — старых, малых, мужчин, женщин — не маячило ни одного трезвого лица. Агрессия обозленных селян зашкаливала. Ну а чего еще было ждать от брошенных людей?
Село не стало “зоной повышенного внимания”. Иногда только перед новыми выборами прилетал вдруг в очередном “голубом вертолете” очередной “добрый волшебник”, много и вкусно обещавший и суливший новое процветание своему незабываемому электорату. Как правило, каждый раз это было новое лицо...
Сегодняшняя глубинка выгодно отличается от той, картинно вымиравшей на рубеже веков. И это чувствуется уже по дороге, всечасно оживляемой буколическими картинками пасущихся стад, табунов и отар. Сколько скота сегодня на руках у наших селян, статистика вряд ли знает. “Светить” свое движимое добро обладатели в ближайшие десятилетия станут вряд ли. Но то, что его много, видно невооруженным взглядом. Где-то, как в дельте Сырдарьи, все это привело к нехватке пастбищ. Многочисленные стада начисто выбивают наличный травостой.
Куда более живыми и даже ухоженными смотрятся и сами села. (Если, конечно, это не списанные с баланса аулы с “непризнанными” жителями. Такие мне периодически встречаются в пустынных районах республики.) Но в целом чувствуется, что “точка невозврата” пройдена. Везде внимание привлекают отремонтированные школы и садики (отнюдь не пустующие). Везде заполненные товаром магазины (с ценами куда более гуманными, нежели в городах). Везде следы газификации. По асфальтированным улицам то и дело снуют легковые автомобили селян (хотя, как правило, возраст этих “иномарок” сопоставим с возрастом государственности РК). Во всех райцентрах шумят (особенно по выходным) многолюдные базары.
Изменились и сами жители. По крайней мере, снаружи. Люди стали спокойнее, сдержаннее и трезвее. Ислам, как к нему ни относятся посторонние, делает свое дело в воспитании молодых мусульман — пить стали меньше. По крайней мере, на людях. Мечети, кстати, появились во всех деревнях-аулах и заняли заметное место, возвысившись среди домов. Как, впрочем, и православные церкви в селах с немусульманским населением.
Чего отчаянно не хватает жителям этих оживших сел и аулов? Могу сказать. Работы. Нормальной и достойной. Если бы селяне имели ее по месту прописки, они бы жили нормальной патриархальной жизнью и не полнили бы ряды маргинальных и неприспособленных новоселов городов.
Фото автора