В СССР острой проблемы с планами на будущее не было. По крайней мере, среди моих сверстников, окончивших 10-й класс в 1975 году, таких, кто не знал, что ему делать дальше, было очень немного. Единицы. И это считалось типичным для всех выпускников средней школы. Про тех кто, не доучившись до конца, после 8-го класса уходил в ПТУ или техникумы, и говорить не нужно.
В Советском Союзе не было презренных профессий. Это почиталось принципом основополагающим. Так что на курорте в Крыму или Пицунде в одном номере могли, например, запросто поселить профессора из МГУ и сантехника из Свердловска. А в другом — чабана из Джамбульской области и мелкого партработника из Латвии. Это потому, что для всех для них действовали равные социальные гарантии и одинаковые профсоюзные льготы.
В СССР полагали, по крайней мере, официально, что человек труда ценен сам по себе. И нет разницы, где он работает. Главное, что работа у него была. И самое важное, как он с ней справляется. Потому и в наших школах в те времена практиковались регулярные экскурсии туда, где работали наши родители. Или же просто — на ближайшие производства. Тем более что у каждой советской школы был обязательно свой “шеф” — как раз какое-нибудь рядом находящееся предприятие.
Во время этих экскурсий можно было не только узнать, но и пощупать взрослую жизнь, соприкоснуться с тем, что еще только маячило на дальней периферии твоей начинающейся биографии. И, скажу по себе, это были увлекательнейшие моменты практического миропознания!
Раскрытие окружающего пространства всегда завораживает любого нормального ребенка. Когда же все еще можно потрогать собственными руками и взрослые не кричат тебе то и дело: “Не лезь!”, “Упадешь!”, “Отойди подальше!”, а напротив, позволяют побыть немножко с ними на равных: чего-то покрутить, на что-то надавить, тактильно прочувствовать и реально осознать значение рабочего места, словом, поприсутствовать во взрослой жизни, это притягивает вдвойне.
Неслучайно каждая такая школьная экскурсия на производство была для нас маленьким праздником. Куда бы она ни направлялась — на ближайшую автобазу, в лаборатории шефского НИИ, на свиноферму подшефного колхоза, или на строительство Капчагайской ГЭС.
Помню, как в начальных классах нас знакомили с “мехмастерскими”, которые находились в закрытой зоне Института ядерной физики. Огромные станки, мостовые краны, двигавшиеся по рельсам под потолком, завораживающие аккорды работающей техники, острые запахи химикатов и смазок — все это произвело должное впечатление. А особенно электролитическая ванна, в которую погружали какие-то обрезки и детали, покрывая их поверхность блестящим слоем металла. Их потом раздарили всем экскурсантам “на память”.
Однако не меньше порадовало и посещение коровника “на бригаде” ближайшего совхоза имени Панфилова, где на наших глазах добрые тетечки в белых халатах (в теоретически белых) не только кормили и поили, но еще и доили флегматичных буренок. И тут же потчевали нас (опять же “на память”), юных экскурсантов, пенистым парным молоком. Оттуда в памяти засели патриархальное мычание коров, смачное трумканье молочных струй по стенкам цинкового ведра, запах свежего сена и еще более свежего навоза.
Одна из последних школьных экскурсий, в которой мне довелось поучаствовать, случилась уже после окончания школы, когда я, ленинградский студент, на выходные мотался ночными поездами в Таллин. Там жила моя подруга, еще не окончившая свой десятый класс. Однажды она сделала мне предложение, от которого я не смог отказаться. Раствориться среди ее одноклассников и вместе с ними пройти экскурсией по цехам знаменитой кондитерской фабрики “Калев”, работавшей в те годы в основном на экспорт.
На фабрике нам не только показывали все этапы производства, но и разрешали пробовать все, что только текло по конвейерам (с условием, что ни одна конфетка не будет вынесена за проходную). Класс подруги (давно затерявшейся где-то за океаном), кстати, после этого какое-то время проходил на “Калеве” свою “производственную практику”. Был такой момент в системе школьной профориентации.
Но поиски своего будущего “хождением школьников” не ограничивались. В школы постоянно приходили “люди разных профессий”, ветераны труда, знатные работники рассказать о том, где, как и зачем они трудятся. Среди них также сплошь и рядом мелькали знакомые лица родных людей, соседей и родственников. Нужно сказать, что рассказчики в те годы встречались удивительные, а если их рассказы посвящались теме любимой работы, своей профессии (которую знали от и до), это пленяло.
Но, конечно, не только от того, что советские дети хорошо представляли где и кем работают их родители, друзья родителей и соседи, зависела их ранняя профессиональная устремленность. В государстве с плановой экономикой и отсутствующей безработицей планировался и рынок труда. Может быть, это происходило не идеально, но, во всяком случае, процесс не отдавался на откуп слепому случаю. И власти осознавали, что в обществе бесполезно поголовное высшее образование, что государству нужно больше квалифицированных рабочих, нежели юристов широкого профиля, и важнее воспитать грамотного инженера, чем наплодить полстраны “международных менеджеров”.
Профориентация исходила из потребностей экономики и зиждилась на огромном количестве вариантов приобретения перспективной профессии, с навыками которой легко было обрести работу (“по распределению”) и стать полноценным и самодостаточным гражданином “на своем месте”. А получение специального образование гарантированно обеспечивало работой.