Глобальные перемены, свалившиеся на человечество в начале 3-го тысячелетия, вызвали мощнейший сдвиг (тектонической силы!) во многих сферах жизнедеятельности. В том числе и в формировании мировоззрений и устремлений, как отдельных индивидов, так и всего человечества. Кардинально трансформировав сам источник знаний и озарений (ныне называемый контентом). То, что сейчас на лету выхватывается из мелькающей нарезки видеосюжетов и случайных сюжетов, раньше обреталось в неторопливом процессе чтения. А это (можете бросить в меня камень из-за пазухи) подразумевает качественно иной, более углублённый, творческий и осмысленный способ приобщения к мировому разуму. Через поиск «своих книг» (о чём я писал ранее), а значит, пусть медленней, но куда основательней принятого ныне.
Моя сознательная жизнь начинается с того момента, когда я начал читать книги. А если точно - с февраля 1968-го. С «Плутонии» Обручева. В то время я учился в третьем классе.
Нет, подвигать к чтению меня пытались и раньше. На каникулы нам выдавали необъятный и обречённый список «литературы для домашнего чтения». Культ книг и любовь к чтению, культивировались в СССР на идеологическом уровне и почитались в обществе архиважнейшим проявлением человеческой состоятельности. Солидная библиотека деда и активно растущее собрание родителей – вот наиболее заметные и запомнившиеся фрагменты домашней обстановки из тех лет и тех мест в которых протекало моё детство. И не только моё. Телевизор уже имел место, но он ещё не довлел над всем прочим.
Однако чтение-обязанность (по часам и страницам, под угрозой лишения игр и прогулок) двигалось как-то квёло. Как, собственно, и всё, к чему меня пыталась насильственно приручить семья и школа. Так продолжалось пока товарищ не подарил мне «Плутонию».
К явлению «Плутонии», правда, я был внутренне готов. Чуть раньше меня зачаровала и околдовала огромная и редкая книга чешского издательства «Артия», с чарующим начинающего натуралиста названием «По путям развития жизни». Случайно увиденная у соседей.
Палеонтология воспламенила мою непорочную мозговую деятельность и полностью овладела юным существом. Особенно поразили воображение гигантские динозавры. Я стал повсюду искать книги о прошлом Земли, но… не тут-то было! Найти их, в самой читающей стране, в каждом доме которой имелась хоть какая-то библиотека, оказалось делом безнадёжным. Зайти и купить что-то вожделенное в ближайшем книжном в те годы было невозможно – всё такое, несмотря на огромные тиражи, расхватывалось влёт.
«Плутония», о существовании которой я не ведал, но к явлению которой я уже был готов - перевернула мир. На несколько следующих дней и перестал существовать для всего окружающего. Исчез. Растворился. Меня в те дни просто не существовало для всех: родных, друзей, знакомых, окружающих, прохожих. Их заменила мне четвёрка мужественных исследователей загадочной страны, таящейся во внутренней полости Земли и зачаровавшей на своих просторах вымерших снаружи представителей минувших эпох. Геолог Каштанов, зоолог Папочкин, ботаник Громеко и горный инженер Макшеев.
Я читал «Плутонию». Читал непрерывно: сидя, лёжа, стоя, и даже на ходу, влачась куда-то по усыпанной снегом улице. И те несколько дней, что продолжался этот книжный запой (первый из многих последующих!) – определили всю мою дальнейшую жизнь. Говорю этого без тени пафоса, потому что … представляю последующее.
«Плутония» стала тем самым разгонным блоком, который вывел меня на мою орбиту. Ту самую, по которой я, худо-бедно, вращаюсь доселе. А Владимир Афанасьевич Обручев стал своеобразным демиургом, мастером, подгранившим парой выверенных штрихов непутёвое творение эволюции, сообщившим импульс-направление для дальнейшего движения к чему-то ещё туманно-неясному, но чарующе-волнующему. И хотя, после него, это движение корректировали ещё и братья Стругацкие, и Иван Ефремов, и Александр Сергеевич Пушкин, и даже Эрнест Хемингуэй – именно Владимир Афанасьевич стал первым и главным. Недаром, его портрет и сейчас глядит на меня со стены, внимательно всматриваясь в то, что я тут про него… Имеет право!
Итак – «Плутония» прочитана. Дальнейшее – определено. Я, когда выросту, стану геологом (как Каштанов) и зоологом (как Папочкин). А вернее – палеонтологом. Ведь именно в палеонтологии совмещаются две науки, каждая из которых так интересна в отдельности. А ещё я буду путешественником. По всяким экзотическим странам…
…Я стал тем, чем стал и о чём не жалею. Но та старенькая «Плутония», изданная в 1955-м в Алма-Ате, постепенно ветшая, всегда оставалась где-то поблизости. Она и сегодня стоит на расстоянии вытянутой руки, на полке в «красном углу», рядом с обломками окаменелых костей динозавров и отпечатками силурийских трилобитов. Открыто-переоткрытая десятки раз, книга эта, тем не менее, до с их пор не утратила своего библейского очарования.
И мне остаётся лишь искренне пожелать каждому начинающему жильцу этой планеты – открыть свою «Плутонию»!