Прошло чуть более 50 лет после смерти Абылхана Кастеева, но интерес к нему как к человеку и художнику не угасает. Это всего лишь отдельные эпизоды, но они красноречиво свидетельствуют о популярности художника при его жизни.
(Окончание. Начало по ссылке)
Освоение Целины — Кастеевский стиль
Его творчество создавалось в удивительное время. Начало XX века — время настоящего бума в европейском и русском искусстве. Он же находился в совершенно неосвоенном изобразительном пространстве Казахстана, в состоянии целины. Естественно, отталкивался от традиций русского и позже — советского искусства. Это период, когда еще продолжали творить русские авангардисты. Некоторые из них деликатно вписались в план советской монументальной пропаганды, но продолжали гнуть свою линию. И тогда же стали особо интенсивно развиваться стили примитив, наив, арт-брют. Четкого разграничения еще не было. Абылхан Кастеев, сам не подозревая об этом, вполне вписался в эти поиски, конечно, неосознанно. Будучи самоучкой, он оказался в центре советской идеологемы в строительстве нового мира. Именно на государственном уровне делался акцент на развитие самодеятельного творчества, в рамках которого был создан, например, Институт имени Н. Крупской, где, кстати, в течение двух лет мастер также проходил курсы.
Наивное искусство было инспирировано властью: базовая модель счастья простого народа. В большинстве своем в СССР художники этого направления опирались на фольклор. Абылхан Кастеев от начала до конца своего творчества — летописец жизни казахского народа. Он не мог избежать идеологических ориентиров, однако у него сложился свой личностный нравственный, этический, эстетический нарратив, что делает его всегда узнаваемым. Его личностная оптика с этническим уклоном сохранялась до конца его жизни. Он плоть от плоти народный художник без возвышенного пафоса, а как данность. С годами его стиль менялся. Он мастерски использовал, к примеру, свои пленэрные открытия. И этот удивительный симбиоз самодеятельного и профессионального творчества — неповторимая особенность художника. Уникальность его живописной линии в том, что, если выдающиеся русские авангардисты сделали свое обращение к наиву своим манифестом, Кастеев не рассуждал об этом, но сохранил от сердца эту чистоту и детскую открытость этому миру. Он сумел с поразительной тонкостью внедрить в свое искусство приемы
профессионального мастерства. В этом и состоит феномен его творчества. Он не раздваивался, будучи цельной личностью. У него сформировался свой индивидуальный изобразительный маркер, в котором его знания основ народного ремесла и профессиональных знаний гармонично сложились в неповторимую конструкцию. В каждой композиции внимательность к деталям, мелочам быта. Они всегда красноречивы. Порой доходят до натурализма и при этом ненавязчивы, не раздражают глаз, а напротив — умиляют своими теплотой и любованием уютностью казахского быта. В его работах, особенно раннего периода, прослеживается эта связь знания изобразительных законов и основ народного творчества как в построении полотна, взаимодействии линейного и живописного рисунков, в особенной ритмике соотношения планов, пространства и в чисто казахской колористике, совмещающей как сдержанность степной красоты красок, так и яркость предметов ремесла.
В его художественном контексте слились неизбежность соцреализма с наивом восприятия, что и составило основу его, кастеевского, стиля. “Ваш диплом — это всего лишь лист бумаги. Ваше образование видно в вашем поведении”, — это высказывание Уоррена Баффета полностью соотносится с жизненной позицией художника.
Его творчество совпадает с агитационной мотивацией советского времени — это своеобразный “синдром Прометея”. И все же это не тенденциозный лозунг, ибо транслирует его искренние чувства патриотизма и оптимизма безо
всякой показухи. Он радовался кардинальным переменам в жизни страны, и поэтому к его работам не возникает негативного восприятия.
Живопись Кастеева на раннем этапе выполнялась все еще с оглядкой на орнаментальное построение. Его изобразительную партитуру во многом отличали ясная линейная отчетливость, аутентичная декоративному узорочью с его позитивно-негативными свойствами. Мастера всегда отличало удивительное умение существовать в парадигме своего времени. Архив памяти его никогда не подводил. Его включенность во все происходящие процессы позволила ему создать визуальный дневник страны. У него особо обостренное ощущение аула с чувством личной сопричастности. В произведениях художника изначально притягивает этот неповторимый аромат сельской жизни с “вкусностью” архаичных деталей. Он чувствовал пульс времени и шел в ногу с происходящими переменами. Тональность в его искусстве постепенно менялась: из жизни внутри юрты он переходил в большие пространства новой социальной жизни. И при этом у него всегда сохранялась возможность коммуникации со своим зрителем. Эта обратная связь не была нарушена до конца его жизни. Он с радостью впитывал запахи перемен. И все же с течением времени его картины продолжают влиять на состояние нашей ментальности, как точно отмечено Олегом Ройем. “В книге памяти бывают такие моменты, на которых хочется оставить закладки...”
Мария Жумагулова, искусствовед