Этот концерт — не просто музыкальное событие, а кинематографическое путешествие без экрана, где главную роль играют эмоции, ритмы и воображение. Музыку Alex Solely называют саундтреком к ненаписанным фильмам. Он умеет превращать каждую ноту в сцену, каждую паузу — в тишину зала перед развязкой. Перед своим выступлением в Алматы Алекс рассказал нам, как он пишет музыку, почему избегает пустой виртуозности и какую историю мечтает рассказать на большом экране.
— Фраза «Музыка — мое кино» звучит очень образно. Действительно ли вы видите сцены или сюжеты, когда сочиняете свои произведения?
— Да, конечно. Без образов никуда — я ведь не компьютер, чтобы просто взять и что-то придумать. Это всегда сюжеты и образы. Иногда — яркий, красочный реализм, иногда — импрессионизм, словно сквозь затуманенное стекло. Бывает и абстракция. Но у этой фразы есть и техническая, даже производственная сторона. Моя музыка — это мое кино, и в этом проекте я не столько главный герой, сколько сценарист, режиссер и продюсер. Я сам подбираю материал, пишу сценарий, выбираю «актеров», «локации», «свет», сюжет и драматургию, если вы понимаете метафору. Это авторское кино, и я полностью несу ответственность за результат. Это мое видение — будь то концерт, альбом или даже фильм.
— Вы начинали как классический пианист. Когда пришло осознание, что хочется писать именно авторскую музыку, а не только исполнять чужую?
— Это очень хороший вопрос. Если говорить о «когда», у меня есть ответ. А вот «почему» — тема более глубокая. Я давно размышляю о роли исполнителя и автора в искусстве. Есть такие виды искусства, например музыка, театр, кино, где роли исполнителя и создателя обоюдоуважаемы и даже равноценны. А в живописи или архитектуре, например, сложно представить серьезное признание художника-исполнителя, пусть даже он идеально копирует чужие работы. Я ни в коем случае не умаляю значение исполнителя, просто предлагаю задуматься. В какой-то момент мне захотелось попробовать себя в роли художника: когда у тебя есть идея, ты выстраиваешь к ней композицию, подбираешь цвета и сам же ее реализуешь. Это более целостный подход, и он мне интереснее. Поэтому и начал писать музыку сравнительно недавно, два года назад.
— Ваша музыка звучала более чем в 15 странах. Чувствуете ли вы различия в восприятии музыки в разных культурах — например, в Ереване и Лос-Анджелесе?
— Это простой вопрос. Я играю инструментальную музыку, а музыка — это универсальный язык. И понимание, и реакция на этот язык зависит только от воспитания человека, его образованности, начитанности, развитости, эмоционального интеллекта, восприимчивости. Поэтому это совершенно не зависит ни от страны, ни от региона, ни от географического положения. Это все очень индивидуально.
— Альбом Piano Solely наполнен историями без слов. Есть ли у ваших пьес внутренние сюжеты или все рождается из эмоции?
— А это все взаимосвязано. Эмоции вытекают из жизненных сюжетов. Из того, что произошло, что ты чувствовал, что переживал. Точно так же, как и дальнейшие наши шаги. И дальнейший сюжет нашей жизни вытекает из эмоций, которые мы чувствуем. Поэтому здесь все взаимосвязано.
— Композиция Seagull переносит слушателя на морской берег. Насколько важны для вас образность и визуальное восприятие в музыке?
— Если я правильно понял вопрос, речь о том, насколько важно, чтобы слушатель видел тот же образ, который я закладывал при создании произведения. В этом смысле — совсем не важно. Искусство прекрасно тем, что каждый воспринимает его по-своему. Ценность искусства, особенно «временного» — концертов, спектаклей, в тех эмоциях и мыслях, которые возникают у человека в этот единственный момент. Момент, который никогда не повторится. Никогда.
— Вы сочетаете академическую музыку с электроникой, работаете и с оркестром, и с наушниками. Где для вас проходит граница творческого эксперимента?
— Нигде. Я делаю то, что откликается у меня внутри. Мне кажется, эволюция — вещь упрямая, неотвратимая. В этом мире все постоянно меняется, ничего не стоит на месте. Как мы знаем, даже самые внушительные горы и то постоянно находятся в движении. Это я предвосхищаю вопрос о том, можно ли что-то делать с классической музыкой или стоит стоять на страже традиций. Я пробую, экспериментирую. Я считаю, что это естественный путь в любом жанре — применять какие-то технические новшества времени. Также мы легко сможем найти примеры и в самой классической музыке, когда композиторы соревновались, кто первый использует в своих сочинениях тот или иной новый инструмент или эффект. Поэтому призываю всех экспериментировать и пробовать что-то новое. Я всегда только за.
— Вы упоминали желание создать саундтрек к полнометражному фильму. С каким жанром вам было бы интереснее всего поработать?
— Для меня не так важен жанр, как идея и глубина фильма, если можно так сказать. Мне нравится использовать это определение, это как характеристика применительно к искусству. По крайней мере я ее всегда чувствую. Это как смотреть в глубокое озеро, если при быстром взгляде ты видишь только отражение природы вокруг: деревьев, неба. Если чуть поумнее, то и свое отражение там можно увидеть. Присмотришься, можно заметить и маленьких рыбок, которые там плавают у поверхности воды. Но что если под этим слоем есть что-то еще — глубокое, темное, не сразу понятное, заставляющее воображать, догадываться. Это гораздо интереснее, чем просто смотреть в лужу. Хотя и по лужам иногда приятно попрыгать, если не быть слишком серьезным.
— Можно ли сказать, что вы связующее звено между классической музыкой и ее будущим? Или вы сами определяете свою миссию иначе?
— Такой амбициозный вопрос. Могу сказать точно, что классическая музыка во мне никак не нуждается. И миссии у меня никакой нет. Искусство для меня — это бесконечный путь, попытка познания идей, смыслов. И каждый по мере сил, стараний и генетической предрасположенности вносит свою маленькую лепту. А время расставит все по местам. Если честно, мне не так важно, в какой кучке я окажусь. Просто приятно быть участником этого общего процесса — поиска чего-то, что делает нашу жизнь чуточку интереснее.
Фото Алены Глаголевой